Навеки предан я загадочной стране,

 где тени древние теснятся к изголовью,

 а чувства – разные полощутся во мне:

 люблю евреев я, но странною любовью.

Что изнутри заметно нам,

 отлично видно и снаружи:

 еврей абстрактный – стыд и срам,

 еврей конкретный – много хуже.

Еврей весь мир готов обнять,

 того же требуя обратно:

 умом еврея не понять,

 а чувством это неприятно.

Во все разломы, щели, трещины

 проблем, событий и идей,

 терпя то ругань, то затрещины,

 азартно лезет иудей.

Растут растенья плещут воды,

 на ветках мечутся мартышки,

 еврей в объятиях свободы

 хрипит и просит передышки.

Антисемит похож на дам,

 которых кормит нежный труд:

 от нелюбви своей к жидам

 они дороже с нас берут.

Всегда еврей гоним или опален

 и с гибелью тугим повит узлом,

 поэтому бесспорно уникален

 наш опыт обращения со злом.

В жизненных делах я непрактичен,

 мне азарт и риск не по плечу,

 даже как еврей я нетипичен:

 если что не знаю, то молчу.

Заоблачные манят эмпиреи

 еврейские мечтательные взгляды,

 и больно ушибаются евреи

 о каменной реальности преграды.

Тем людям, что с рожденья здесь растут, –

 им чужды наши качества и свойства;

 похоже, не рассеется и тут

 витающий над нами дух изгойства.

Еврейского характера загадочность

 не гений совместила со злодейством,

 а жертвенно хрустальную порядочность

 с таким же неуемным прохиндейством.

Мы Богу молимся, наверно,

 затем так яростно и хрипло,

 что жизни пакостная скверна

 на нас особенно налипла.

В еврейском гомоне и гаме

 отрадно жить на склоне лет,

 и даже нет проблем с деньгами,

 поскольку просто денег нет.

Еврейского разума имя и суть –

 бродяга, беглец и изгой:

 еврей, выбираясь на правильный путь,

 немедленно ищет другой.

Скитались не зря мы со скрипкой в руках:

 на землях, евреями пройденных,

 поют и бормочут на всех языках

 еврейские песни о родинах.

Я антисемит, признаться честно,

 ибо я лишен самодовольства

 и в евреях вижу повсеместно

 собственные низменные свойства.

Чуть выросли – счастья в пространстве кипучем

 искать устремляются тут же

 все рыбы – где глубже, все люди – где лучше.

 евреи – где лучше и глубже.

Катаясь на российской карусели,

 наевшись русской мудрости плодов,

 евреи столь изрядно обрусели,

 что всюду видят происки жидов.

Еврей живет, как будто рос,

 не зная злобы и неволи:

 сперва сует повсюду нос

 и лишь потом кричит от боли.