Длинный представился Миледи:

— Режиссер Феликс Черемухин. Мы снимаем рекламный ролик нового стереопроигрывателя. Вот сюда, пожалуйста. — Он усадил инвалидку на стул в центре ярко освещенной площадки. — Идея такова: не только юные отморозки, но и люди солидные, даже, простите, в чем-то ограниченные не могут устоять против хорошей музыки. Она их заводит, взрывает, уводит… Она будит страсть! Да, учтите, вы — мексиканка! Знойная, темпераментная, обольстительная… Грим потом — это всего лишь проба. Дайте ей текст! — крикнул он в темноту, и тут же в руках Миледи оказались листки со словами. — Пойте как можете, мисс Гарбо. Ролик будет озвучиваться профессионалом. Главное — раскрепоститесь, воспарите, самовыражайтесь! Вы еще так молоды! Душой. Фонограмма! Начали, Боб!

Последняя реплика предназначалась человеку с камерой, нацелившей на испытуемую глаз объектива. Жаркий пот прошиб авантюристку: недаром ругали этот проклятый кримплен — настоящая сауна. Сейчас ее разоблачат и с позором выставят. Предстоит ретироваться сквозь ряды натуральных инвалидов, у которых она пыталась отнять роль, да еще прорвалась без очереди.

Миледи заслонилась руками от нацелившегося на нее объектива:

— Немедленно уберите камеру! Надеюсь, вы работаете по системе Станиславского? О каком перевоплощении может идти речь в таких условиях? Мексика — это прежде всего брюнетки. Я дам вам страсть брюнетки. А вы мне — черные кудри. И потом…

Осмотревшись, госпожа Гарбо увидела большие муляжи неких вытянутых предметов, покрытых проволочной «растительностью».

— Что это у вас здесь кругом торчит? С волосами? Простите, это нельзя показывать в эфире! Это вообще вопиющая порнография!

— Вас ввело в заблуждение увеличенное изображение микрофонов для караоке той системы, которую мы рекламируем, — терпеливо объяснил Черемухин. — Да, именно так они и выглядят, леди. Одновременно, по моему замыслу, микрофоны должны напоминать кактусы. Речь идет о продукции из латинской Америки. Понимаете — емкая метафора!

— Ну, если емкая… — засомневалась госпожа Гарбо. — Мне, в конце концов, все равно! Я не девушка. Но народ — народ будет против!

Черемухин уже кричал кому-то:

— Найдите даме парик и сделайте губы. Я сам ей подыграю!

Через пару минут Миледи в смоляном парике модели «а-ля Пугачева» заулыбалась камере, скосив глаза к переносице. Зазвучала фонограмма. На бумажке, врученной Миледи, было прямо указано: «поет на мотив «Беса ме… беса ме муча…». Миледи запела, стараясь не выйти из образа, хлюпая носом и наигрывая знойную страсть:

Хореографическая группа, изображавшая инвалидов, по мановению руки Черемухина пристроилась рядом с героиней и начала вытанцовывать па, орудуя костылями. Загипсованные конечности и лысые головы кавалеров смотрелись круто. Миледи взяла себя в руки и, чтобы не свалиться в хохотунчике, взвыла под фонограмму:

Страх куда-то ушел, она все больше входила в раж, увлекая в танец режиссера, кокетничая с оператором и заглядывая в объектив. Миледи отбросила костыль и, задрав подол, припадая на протез, пустилась в пляс.

Съемочная группа разразилась аплодисментами. Феликс Черемухин лишь криво усмехнулся и подхватил ее под локоток:

— Виолетта… гм… Риголеттовна, прошу вас на пару слов, дорогая. — Он вывел ее из освещенного пространства и крикнул оператору: — Пробуйте следующую леди, с параличом.