Нина Ласточкина руководила кукольным театром в клубе подмосковного городка. Папа, по основному занятию военный, представлял остальную труппу — художника, декоратора, костюмера. У них по дому всегда были разбросаны лоскуты, обрезки поролона, веревки, проволочки, пуговки, блестки. И можно было наблюдать, как из всего этого чудесного хлама возникал мир нового спектакля: столы, утварь, деревья, облака. А главное — персонажи: живые, говорящие, со своей историей и судьбой.

Коля долгое время думал, что его, как и Буратино, папа вырезал из бревна. А потом он ожил и заговорил своим голосом. Вернее — маминым. Она умела разговаривать на все голоса, превращаясь в зверюшек, птиц, волшебниц, злодеев…

Мальчик рос, взрослел, но кукольная сцена оставалась для него более реальной реальностью, чем школа, двор, мальчишеские разборки. В том же клубе он стал учиться музыке, хотя приговор учителя был жесток: слух у мальчика есть, но внутренний, не для вокала. Кроме внутреннего слуха была у Коленьки неистребимая тяга бренчать на клавишах, складывая звуки в ту мелодию, которая звучала у него в голове. Бывало, зазвучит прямо с утра и не уйдет до тех пор, пока не обретет «плоть» в звуках старенького пианино. Он стал сочинять для кукольных персонажей песенки. Вышло совсем неплохо, особенно в спектакле «Мушкетеры, мушкетеры!».

Затем клуб зачах и в его с шиком отреставрированном помещении возник кооперативный ресторан с казино. Потом от ураганного рака умерла мама. А отец — уже вышедший в отставку, давно пьющий, давно махнувший на себя рукой, вдруг увязался за бойкой заезжей «бизнесменкой» и уехал в Самару, называвшуюся временно Куйбышевом. Коля остался один под предлогом завершения образования. Происходил же образовательный процесс не в технологическом институте, как полагал отец, а на стезе инициативного предпринимательства.

Бросив скучный вуз, Николай попробовал себя в сфере торгового бизнеса (парни перегоняли из Европы машины), в квартирной фирме и даже подрабатывал в бригаде строителей. К каждому своему делу он относился как к роли в ответственном спектакле. Не его вина, что спектакли разваливались, зато опыт оседал немалый.

Однажды, в период поиска нового пути, Ласточкин встретил у своего дома однокашника — виртуоза всяческих химических эффектов. Это у Вилькина взрывались на уроках колбы, горела парта и взлетевший от гремучей смеси штатив едва не зашиб завуча. Теперь он руководил «группой огня» — компанией пиротехников, обеспечивавших световые эффекты в шоу Тимирова.

Ласточкин аж присвистнул, отметив хитрый умысел случая. Кривая дорожка вывела-таки его к Ромке Тимирову!.. Как-то на бардовской тусовке Ласточкин обратил внимание на парня с приятным голосом, покорявшим своей живой искренностью. Поболтали по душам, распили дешевое винцо. Николай подарил Роману свою «Миледи», сочиненную для кукольного спектакля.

Случилось так, что именно эта песня стала визитной карточкой певца, неожиданно вырвавшегося на звездную орбиту. «Миледи» зазвучала со всех сторон, пробуждая гордость в душе безголосого Ласточкина. И не столь уж важно, что Тимиров приписал ее авторство себе.

После встречи с Вилькиным, предложившим бывшему однокашнику поработать в «группе огня», Ласточкин колебался недолго — он как раз был на распутье. А почему бы и нет? Приступив к обязанностям пиротехника, старался на глаза Тимирову не попадаться. А когда все же попался и едва не бросился к певцу с дружеским приветствием, был несказанно удивлен — Тимиров смотрел холодно, явно не узнавая его. Только потом, оказавшись с Ласточкиным один на один, Роман деловито спросил:

— Что, песенки новые есть? Беру оптом.