Изменить размер шрифта - +

     Едва только оставил я генерала, как явился ко мне  Потапыч  с  зовом  к
бабушке. Было восемь часов, и она только что  воротилась  из  воксала  после
окончательного проигрыша. Я отправился к  ней:  старуха  сидела  в  креслах,
совсем измученная и видимо больная. Марфа подавала  ей  чашку  чая,  которую
почти насильно заставила ее выпить. И голос и тон бабушки ярко изменились.
     - Здравствуйте, батюшка Алексей Иванович,  -  сказала  она  медленно  и
важно склоняя голову, - извините, что еще раз побеспокоила, простите старому
человеку. Я, отец мой, все там оставила, почти сто  тысяч  рублей.  Прав  ты
был, что вчера не пошел со мною. Теперь я без денег, гроша нет.  Медлить  не
хочу ни минуты, в девять с половиною и  поеду.  Послала  я  к  этому  твоему
англичанину, Астлею, что ли, и хочу у него спросить три  тысячи  франков  на
неделю. Так убеди ты его, чтоб он как-нибудь чего не подумал и не отказал. Я
еще, отец мой, довольно богата. У меня три деревни и два  дома  есть.  Да  и
денег еще найдется, не все с собой взяла. Для того я  это  говорю,  чтоб  не
усомнился он как нибудь... А, да вот и он! Видно хорошего человека.
     Мистер Астлей поспешил по первому зову бабушки. Нимало не думая и много
не говоря, он тотчас же отсчитал ей три тысячи франков под вексель,  который
бабушка и подписала. Кончив дело, он откланялся и поспешил выйти.
     - А теперь ступай и ты, Алексей Иванович. Осталось час  с  небольшим  -
хочу прилечь, кости болят. Не взыщи на мне, старой дуре. Теперь уж  не  буду
молодых обвинять в легкомыслии, да и того несчастного,  генерала-то  вашего,
тоже грешно мне теперь обвинять. Денег я ему все-таки не дам, как он  хочет,
потому - уж совсем он, на мой взгляд, глупехонек, только и я,  старая  дура,
не умнее его. Подлинно, бог и на старости  взыщет  и  накажет  гордыню.  Ну,
прощай. Марфуша, подыми меня.
     Я, однако, желал проводить  бабушку.  Кроме  того,  я  был  в  каком-то
ожидании, я все ждал, что вот-вот сейчас что-то случится. Мне не сиделось  у
себя. Я выходил в коридор, даже на минутку вышел побродить по аллее.  Письмо
мое к ней было ясно и решительно, а теперешняя  катастрофа  -  уж,  конечно,
окончательная. В отеле я услышал об отъезде Де-Грие. Наконец, если она  меня
и отвергает, как друга, то, может быть, как слугу не отвергнет.  Ведь  нужен
же я ей хоть на посылки; да пригожусь, как же иначе!
     Ко времени поезда я сбегал на дебаркадер  и  усадил  бабушку.  Они  все
уселись  в  особый  семейный  вагон.  "Спасибо  тебе,   батюшка,   за   твое
бескорыстное участие, - простилась она со мною, - да передай Прасковье то, о
чем я вчера ей говорила, - я ее буду ждать".
     Я пошел домой. Проходя мимо генеральского номера, я встретил нянюшку  и
осведомился о генерале. "И,  батюшка,  ничего",  -  отвечала  та  уныло.  Я,
однако, зашел, но в дверях кабинета  остановился  в  решительном  изумлении.
M-lle Blanche и генерал хохотали о чем-то взапуски.  Veuve  Cominges  сидела
тут же на диване. Генерал был, видимо, без ума от  радости,  лепетал  всякую
бессмыслицу и заливался нервным длинным смехом, от  которого  все  лицо  его
складывалось в бесчисленное множество морщинок и  куда-то  прятались  глаза.
Быстрый переход