Изменить размер шрифта - +
..  Но  он  тоже  добрый!
Знаешь, он "генерала" извиняет; он говорит, что Blanche... что страсть, - ну
не знаю, не знаю, - вдруг повторила она, как бы заговорясь и потерявшись.  -
Бедные они, как мне их жаль, и бабушку... Ну,  послушай,  послушай,  ну  где
тебе убить Де-Грие? И неужели, неужели  ты  думал,  что  убьешь?  О  глупый!
Неужели ты мог подумать, что  я  пущу  тебя  драться  с  Де-Грие?  Да  ты  и
барона-то не убьешь, - прибавила она, вдруг засмеявшись. -  О,  как  ты  был
тогда смешон с бароном; я глядела на вас обоих со скамейки; и  как  тебе  не
хотелось тогда идти, когда я тебя посылала. Как  я  тогда  смеялась,  как  я
тогда смеялась, - прибавила она хохоча.
     И вдруг она опять целовала и обнимала  меня,  опять  страстно  и  нежно
прижимала свое лицо к моему. Я уж более ни  о  чем  не  думал  и  ничего  не
слышал. Голова моя закружилась...
     Я думаю, что было около  семи  часов  утра,  когда  я  очнулся;  солнце
светило в комнату. Полина сидела подле меня  и  странно  осматривалась,  как
будто выходя из какого-то мрака и собирая воспоминания. Она тоже только  что
проснулась и пристально смотрела на стол и деньги. Голова моя была тяжела  и
болела. Я было хотел взять Полину за  руку;  она  вдруг  оттолкнула  меня  и
вскочила с дивана. Начинавшийся  день  был  пасмурный;  пред  рассветом  шел
дождь. Она подошла к  окну,  отворила  его,  выставила  голову  и  грудь  и,
подпершись руками, а локти положив на косяк окна, пробыла так минуты три, не
оборачиваясь ко мне и не слушая того, что я ей говорил. Со страхом приходило
мне в голову: что же теперь будет и чем это кончится? Вдруг она поднялась  с
окна, подошла к столу и, смотря на меня с выражением бесконечной  ненависти,
с дрожавшими от злости губами, сказала мне:
     - Ну, отдай же мне теперь мои пятьдесят тысяч франков!
     - Полина, опять, опять! - начал было я.
     - Или ты раздумал? ха-ха-ха! Тебе, может быть, уже и жалко?
     Двадцать пять тысяч флоринов, отсчитанные еще вчера, лежали на столе; я
взял и подал ей.
     - Ведь они уж теперь мои? Ведь так? Так? - злобно спрашивала она  меня,
держа деньги в руках.
     - Да они и всегда были твои, - сказал я.
     - Ну так вот же твои пятьдесят тысяч  франков!  -  Она  размахнулась  и
пустила их в меня. Пачка больно ударила мне в лицо и  разлетелась  по  полу.
Совершив это, Полина выбежала из комнаты.
     Я знаю, она, конечно, в ту минуту была не в своем  уме,  хоть  я  и  не
понимаю этого временного помешательства. Правда, она еще и до сих пор, месяц
спустя, еще больна. Что было, однако, причиною этого состояния,  а  главное,
этой выходки? Оскорбленная ли гордость? Отчаяние ли о том, что она  решилась
даже прийти ко мне? Не показал ли я ей виду, что тщеславлюсь моим счастием и
в самом деле точно так же, как и Де-Грие, хочу отделаться от нее, подарив ей
пятьдесят тысяч франков? Но ведь этого не было, я  знаю  по  своей  совести.
Думаю, что виновато было тут отчасти и ее тщеславие: тщеславие подсказало ей
не поверить мне и оскорбить меня, хотя  все  это  представлялось  ей,  может
быть, и самой неясно.
Быстрый переход