Раньше Райану не приходилось бывать в суде. Он усмехнулся при мысли, что даже ни разу не был оштрафован за превышение скорости – жизнь его была до сей поры столь скучной! Мраморные полы в этом здании, которому было уже сто шестьдесят лет, придавали ему сходство с кафедральным собором. На стенах красовались афоризмы, вроде:

«БЛАГОДЕНСТВИЕ НАРОДА – ВОТ ВЫСОЧАЙШИЙ ЗАКОН». Цицерон.

«Вполне уместные слова для храма законности, – подумал Райан. – Интересно, – размышлял он далее, – что думает об этом Армия освобождения Ольстера? Они, небось, тоже оправдывают свою деятельность заботой о народном благоденствии. А кто не оправдывает? – спросил он себя. – Кто из тиранов не оправдывал таким образом свои преступления?»

В зале сидело ещё с полдюжины свидетелей. Джек не вступал с ними в разговоры. Инструкции были недвусмысленны: даже намёк на беседу может дать защите повод заявить о наличии сговора между свидетелями. Обвинение делало всё возможное, чтобы его позиция с процедурной точки зрения была образцово‑показательной.

Однако в ведении этого дела были существенные противоречия. Нападение произошло всего четыре недели назад, и то, что процесс уже начался, было крайне быстро даже по британским стандартам. Меры безопасности были исключительно жёсткими. Допуск на галерею для публики контролировался строжайшим образом. И в то же время дело рассматривалось как сугубо уголовное. Слова «Армия освобождения Ольстера» не произносились. Прокурор ни разу не употребил слово «террорист». Полиция откровенно игнорировала политический аспект этого дела.

Убиты двое, в суде слушается дело об убийстве первой степени. Точка. Даже пресса подыгрывала этому, исходя из теории, что нет для обвиняемого большего унижения, чем лишить его святости звания политического преступника и именовать обычным уголовником. Джек подозревал, что тут есть ещё и какие‑то другие соображения, связанные с политикой или разведкой, но об этом вообще никто не упоминал. Естественно, что защите, если бы она стала именовать подсудимого террористом, это никак не помогло бы. Одним словом, для прессы и суда это было дело об убийстве.

Однако правда была совершенно иной, и это не было секретом. Но настолько‑то Райан знал юристов, чтобы понимать, что они редко интересуются правдой. Правила игры для них куда важнее. Поэтому они не будут выяснять мотивы преступления и королевскую семью не вызовут в суд. Все сведётся к письменному свидетельству, что члены королевской семьи не могут опознать оставшегося в живых преступника.

Равным образом и Кэти не вызвали в качестве свидетеля. Всего обвинение располагало восмью свидетелями, не считая судебных экспертов, допрошенных накануне. Райан был свидетелем номер два. Ожидалось, что суд продлится максимум четыре дня. Как Оуинс сказал ему в больнице, с этим парнем нянчиться не будут.

– Доктор Райан? Будьте любезны следовать за мной.

К нему и тут относились как к важной персоне. Судебный пристав в рубашке с короткими рукавами и при галстуке провёл его через боковую дверь в зал заседаний. Полицейский, отворив дверь, отобрал у него компьютер. «Спектакль», пробормотал себе под нос Райан.

Зал номер два был отделан дубовыми панелями. На них пошло столько дубов, что, будь это в Америке, это вызвало бы протест защитников природы. Сам же зал оказался поразительно мал – не намного больше гостиной в доме Джека. Сходство дополнялось и столом, стоявшим посредине. Там, где размещался судья, было нечто вроде сооружённой из резного дерева крепости, которая примыкала к свидетельской трибуне. Достопочтенный судья Джастис Уиллер восседал на одном из пяти стульев с высокими спинками. Он был великолепен в своём багряном облачении и в парике из конского волоса, локоны которого ниспадали на его узкие плечи. Ложа присяжных заседателей была слева от Райана.