|
Он одарил нас взглядом, но разговором не удостоил. На столике, возле телефона, стоял поднос с пустой тарелкой и чашкой из под кофе, так что его, видимо, определили на довольствие. Когда Вулф поднял трубку, он двинулся в нашем направлении, но не стал ни кричать, ни размахивать пистолетом. Вулф достал свой блокнот и раскрыл его на столе; полицейский прищурился на него с другой стороны стола, но, кроме чистой страницы, ничего не увидел. Вулф говорил: – Разговор по номеру, с Нью Йорк сити. Мой номер – Уайтфейс, семь восемь ноль восемь. Имя – Ниро Вулф. Мне нужен в Нью Йорке мистер Натаниэль Паркер, Линкольн, три, четыре шесть один шесть. По выражению лица полицейского я понял, что он был бы счастлив получить какую нибудь кость, и сказал ему: – Паркер – наш адвокат. Уважаемый член коллегии и очень хороший человек. Он уже три раза выручал меня из тюрьмы. Разговора у нас не получилось: он был не в том настроении. Он стоял. Я стоял тоже. В это время дня дозвониться до Нью Йорка не составляет труда, и вскоре Вулф уже говорил в трубку: – Мистер Паркер? Да, Ниро Вулф. Надеюсь, я не поднял вас из за стола? Я звоню из охотничьего домика мистера Брэгэна в Эйдирондаксе… Да, конечно, вы уже слышали… Мне нужна от вас кое какая информация, mais il faut parler francais exclusivement. Vous comprenez?.. Bien… И так далее. – Теперь уже полицейский возражал. Телефонные переговоры наверняка где то записываются на подслушивающем устройстве, но ему, без сомнения, велено было сидеть рядом и запоминать, о чем идет речь, а набор бессмысленных звуков запоминается не очень то. Смена выражений на его лице служила мне источником информации. Во первых, по французски он ни бум бум – это очевидно. Потом, он собрался было протянуть руку и прервать связь, и рука у него даже дернулась к телефону, но он передумал. Далее, он решил изобразить умное и снисходительное лицо, долженствующее означать, что он прекрасно все понимает, но посмотрел на меня, встретился со мной взглядом и решил, что не стоит. Наконец, он принял такой вид, будто все идет как надо, а он здесь поставлен лишь для того, чтобы Вулф не вздумал крутить телефонный шнур. Все эти фазы заняли у него довольно много времени, минут пятнадцать, если не больше, и последняя уже начала ему удаваться особенно хорошо, когда вдруг Вулф сам пошел ему навстречу: достал карандаш и стал записывать в блокноте. Теперь у копа появилась возможность хоть на чем нибудь остановить свой взор, что было большим облегчением для нас обоих, хотя, я подумал, вряд ли ему удастся разобрать мелкий почерк Вулфа на расстоянии пяти футов, да еще вверх ногами. Я стоял ближе и, вытянув шею, увидел что записывает он на том же наречии, на котором только что разговаривал. По французски я тоже ни бум бум, поэтому просто принял очень умный вид. Вулф исписал всю страницу, и на следующей еще немножко, а потом неожиданно перешел на английский: – Очень вам благодарен, мистер Паркер. Удовлетворительно. Прошу прощения, что поднял вас из за стола, но дело не терпит отлагательств. …Нет, мне больше нечего добавить, и вопросов у меня больше нет. …Да, конечно, но больше вы мне вряд ли понадобитесь. До свидания, сэр. Он положил трубку, сунул блокнот в карман, повернулся ко мне, открыл рот и хотел было что то сказать, но не успел. Дверь на веранду распахнулась, и вошло несколько человек. Впереди – прокурор Колвин, следом – какой то тип среднего роста с крутым красным лицом и большими ушами, а за ним – шериф Делл. Колвин, увидев нас, остановился и повернулся. |
