|
И если супруга-хохлатка в сердцах бросала своему муженьку, любителю от души наклеваться пшена да завалиться на сушило, – мол, ты отожрался, как бройлер, – то благоразумному петуху следовало тут же призадуматься: а не пора ли, в самом деле, худеть? А то ведь разлюбит суженная, ибо… Ибо бройлера, а уж тем паче – гройлера, нельзя любить по определению, по половому признаку – вернее, по отсутствию такового.
Петушки-забияки Лег и Аям на мгновение замерли от прозвучавшего в воздухе поносного слова, и тут же сцепились уже не на шутку. Полетели клочки по закоулочкам… «А ведь тоже – окольцованные, – брезгливо подумал профессор Алектор. – Хорь его знает, кого только не берут в «Ума палату» – общепородное собрание куриных мозгов…» Профессор Алектор невозмутимо прошествовал мимо задиристых парней. С минуты на минуту сюда прибудут по сигналу тревоги петухи-бойцы из охраны Общественного Покоя (ОПа) и прекратят безобразие, коему никак не пристало происходить на улицах благодушествующего Кур-Щавеля. И потянут драчунов в «курную избу» – так именовался в народе здешний Мирный Приговор (МП). В среде нарушителей священного Общепородного Покоя МП называли не иначе, как «мировецким приговором». Уж больно по душе забиякам и всем прочим возмутителям устоев было каждое решение «блюдомиров», принимавших окончательный вердикт: их лозунгом было «Блюди мир!». Сослужили им «мироедцы» (помощников блюдомиров). Мироедцами они назывались потому, что сокращенно это означало: «Мир единый». – Наша цель – помирить вас, друзья, – проникновенно вещал главный мироедец папаша Кур-Раш, ожидая появления в зале блюдомиров. – Помиритесь, обнимитесь – и я тут же позову сюда господ блюдомиров, они вынесут Мирный Приговор. И недавние обидчики, почему-то неизменно рыдая, кидались друг другу на шею, клятвенно заверяя мироедцев и блюдомиров в самом дружеском обоюдорасположении. Главный блюдомир Квох, растроганный и умиленный, объявлял вердикт: – В сенной сарай обоих, на один только сушеный клевер и воду! То есть обе состязающиеся в курной избе стороны были всякий раз напрочь лишены пшена, червей, прочих лакомств. Аж на целый световой день! Поэтому бедо курить выгодней было зимой… Но главное – между конфликтующими воцарялся мир (во всяком случае, юридически). – Изба-то ведь у нас ку-ур-рная, – урчали потом клуши на завалинках, – как же тут поскорее не помириться? Хошь не хошь – замиришься. А курной изба миролюбцев и мироедцев именовалась в связи с давним обычаем – окуривать помещение зловонными травами, чтобы, дескать, «выветрить чадом» всю дурь из мозгов подсудимых, истцов и ответчиков, потерпевших и их обидчиков. В такой избе не больно-то будешь пытаться отстоять свою правоту, просто не выдержишь удушающего смрада и призадумаешься: а стоит оно того? И очень уж мириться захочется. Да еще и со слезами на глазах – настолько плотен дым от благо… нет, наоборот – зловоний. Но дурь из мозгов правонарушителей почему-то не уходила – нет! Ведь кабы она уходила, то для всеобщего блага следовало бы прутьями прогнать сквозь курную избу все население Кур-Щавеля. Поголовно. В качестве профилактической меры хотя бы. Следствием непрерывного и, как говорил доктор Куропат, небезобидного окуривания стало лишь полное помрачение последних мозгов у постоянно пребывавших здесь блюдомиров и мироедцев… И еще: они постоянно жирели, объясняя это, впрочем, гиподинамией. Однако эта самая гиподинамия почему-то аналогичным образом сказывалась и на размерах курятников блюдомиров и мироедцев: они все росли и росли – как вширь, так и ввысь. |
