Когда мы приехали, у Майкла громко играла рок‑музыка, и первые слова миссис Макги были: «Выключи сейчас же!» Кэтлин, пританцовывая, спустилась по лестнице мне навстречу. Она еще не успела переодеть школьную форму: темно‑зеленый клетчатый джемпер поверх белой блузки с коротким рукавом, юбка в складку, белые гольфы и дешевые спортивные тапочки. Она завалила экзамен по всемирной истории, и теперь ей приходилось посещать летнюю школу.

– Только посмотрите на нее! – воскликнула она.

На день рождения я потребовала и получила новый наряд, который и был сейчас на мне: бледно‑голубую футболку и вельветовые джинсы в тон. И то и другое, в отличие от моей обычной одежды, сидело на мне как влитое. И я начала отращивать волосы, которые Деннис прежде подстригал в каре длиной до подбородка.

– Как тебе?

– Сексуально, – выдохнула она.

– Кэтлин! – прикрикнула миссис Макги. Но я поняла, что она не лжет, когда в комнату вошел Майкл. Он только взглянул на меня и «упал в обморок» на диван.

– Не обращай на него внимания, – сказала Кэтлин. – Пойдем, я переоденусь.

Наверху я валялась на кровати Кэтлин, пока она натягивала джинсы и футболку. Форму она скатала в комок и запинала в угол.

– Это моей сестры Морин, – объяснила она.

Морин была старшей, и я редко видела ее, потому что она училась в бизнес‑колледже в Облани.

– Бог знает, кто носил это до нее! Я стираю это тряпье через день, и все равно оно пахнет. – Кэтлин скорчила рожу.

– Как мне повезло, что не приходится носить форму, – поддразнила я ее, потому что она говорила мне это по три раза на неделе.

Мы завели привычку болтать каждый вечер по телефону по часу, а то и дольше, если никто не возражал, и проклятие школьной формы служило регулярной темой наших бесед. Так же как и игра в «перегадки», в ходе которой мы старались перещеголять друг друга в придумывании максимально отвратительных подвигов во имя любви. На данный момент лидировало: «Смогла бы ты съесть использованную зубную нить своего возлюбленного?» Это Кэтлин придумала. Ее также очень интересовала отцовская волчанка, о которой ей рассказала мать. Как‑то раз она спросила меня: как мне кажется, не больна ли и я.

– Не знаю, – ответила я. – Видимо, анализы на волчанку не делают.

Потом я сказала, что не хочу больше об этом разговаривать, и она сказала, что понимает.

– И что же ты получила на день рождения? – Она уселась на пол, расплетая волосы.

– Эту новую одежду, – напомнила я. – И обувь. – Я задрала штанину и выгнула лодыжку.

«Конверс ол старз»! – Кэтлин подобрала одну из своих дешевых кроссовок и швырнула в мою сторону. – Ты теперь круче меня. – Она прикинулась, будто рыдает, уронив голову на руки, затем подняла глаза и заявила: – Понарошку. Я запустила в нее подушкой.

– А еще что? – спросила она.

– Что еще мне подарили? Ну, книжку.

– Про что?

Я заколебалась, ибо подозревала, что тут поработала ее мама.

– Ну, это как бы руководство по вступлению в женственность, – скороговоркой произнесла я, дабы отделаться.

– Неужели «Девушка становится женщиной»?

Я кивнула, а Кэтлин хихикнула:

– Бедная Ари. Бедные мы.

Я уже пролистала книжку, в мягком переплете цвета морской волны, изданную производителем «средств женской гигиены» (бесплатные образцы которой прилагались в приклеенном к обложке целлофановом пакете).