После обеда семейство Макгаррит собралось в гостиной смотреть телевизор. Они некоторое время препирались, что включить, потом пришли к компромиссу: сначала все смотрят документальный фильм о природе, потом взрослые укладывают младших Макгарритов спать, а мы втроем остаемся смотреть, что захотим.

Странно в тринадцать лет впервые в жизни смотреть телевизор. Огромный экран переливался цветами и формами, он казался живым. Звук, казалось, исходил не с экрана, а из стен вокруг нас. Я даже закрыла глаза, когда лев дрался с гиеной: картинки были слишком живыми, слишком настоящими.

Телевизионные чары разрушил голос Майкла. Он сидел позади меня (мы с Кэтлин устроились на подушках на полу) и имел обыкновение вставлять комментарии, как будто разговаривали сами животные. Лев стоял на холме и, томно обозревая пасущихся внизу антилоп, произнес: «Хорошо бы к этому еще жареной картошечки!»

Все рассмеялись, даже я, хотя не уловила смысла шутки. Но отца Майкла это раздражало, и он велел ему прекратить.

Когда фильм закончился, мистер и миссис Макги собрали младших и вышли из комнаты. Я села.

– Ты куда? – спросил Майкл. – Веселье только начинается.

Он взял пульт и заставил картинки в телевизоре меняться. Чуть позже я осознала, что мы смотрим первый в моей жизни фильм про вампиров.

Может, в комнате было душно, а может, экран подавлял меня своими размерами, или виноват был большой кусок торта, съеденный мной после обильной трапезы. А может, дело было в самом фильме: бледные существа с клыками, которые спали в гробах, поднимались ночью, чтобы пить человеческую кровь. Как бы то ни было, через десять минут после начала фильма меня затошнило.

Я бросилась в ванную и захлопнула дверь, на меня накатила вторая волна. Стиснув края унитаза, я зажмурилась, и меня вырвало. Я не открывала глаз, пока желудок не опустел и спазмы не утихли.

Вода из крана была холодной, и я немного плеснула себе на лицо. В зеркале над раковиной я увидела размытое отражение своего лица, бледного, покрытого каплями пота, с большими и темными глазами. Я открыла рот и плеснула воды на зубы и язык, чтобы смыть кислятину, а когда снова подняла взгляд, лицо в зеркале оказалось не мое.

Вам доводилось видеть в зеркале чужое лицо? Оно вызывающе уставилось на меня: выпуклые глаза без белков, как у животного, рыло вместо носа, волчья пасть, длинные и заостренные клыки. Я услышала собственный умоляющий голос: «Нет, нет!»

Затем, так же неожиданно, оно пропало. На меня смотрели мои собственные испуганные глаза, лицо обрамляли мои собственные влажные волосы. Но когда я открыла рот, мои зубы изменились – они казались больше, а клыки острее.

– Ари! – раздался снаружи голос Кэтлин.

Я спустила воду, вымыла руки и откинула назад волосы.

– Со мной все в порядке, – отозвалась я.

Перегуляла – таков был диагноз Кэтлин.

– Ты же не хочешь домой?

– Разумеется, не хочу, – но и болтать ночь напролет тоже не хотелось. – Мне надо поспать.

Что мне на самом деле было нужно, так это подумать. Но как только Кэтлин выключила свет, я почти мгновенно провалилась в сон без сновидений и не просыпалась до самого утра, когда дом ожил скрипом половиц, хлопаньем дверей, шумом воды в трубах и раздраженными возгласами: «Сейчас моя очередь!»

Я спала на нижней койке (Бриджит ночевала в другой комнате) и, заглянув наверх, обнаружила, что Кэтлин уже встала. Тогда я опять легла, размышляя о прошлом вечере. Думать о зеркале пока не хотелось, поэтому я сосредоточилась на фильме. Манера вампиров двигаться, вот что меня зацепило. Все остальное – спанье в гробах, кресты и чеснок, колья в сердце – мне было не интересно. Зато легкие, почти скользящие движения, непринужденная грациозность, с какой они возникали в помещении и покидали его, напомнили мне отца.