– Думаешь, этот Тревик сделал что‑то такое, что его встревожило?

– Ну, может быть, он просто смылся на пару дней, и старик чувствует, что его подвели.

– Или угодил в какую‑то историю, а его шкипер молчит об этом.

– Возможно. Хотел бы я узнать его мысли. Это может оказаться интересным.

Они пригубили свои напитки, и Элли удивилась, когда Келсо придвинулся поближе и положил руку ей на плечи. Она удивленно посмотрела на него.

– Нас считают любовниками, помнишь? – Его глаза блестели весельем. – Им нужно было прислать кого‑нибудь поневзрачнее, ты слишком привлекаешь внимание.

Взгляды и перемигивания в ее сторону не остались незамеченными Элли. Она поцеловала Келсо в щеку.

– Просто для правдоподобия, – пояснила она.

Он снова удивил ее, ответив на поцелуй.

– От чувств, – сказал он.

Элли едва заметно покачала головой:

– Ты чудак, Джим. У тебя слишком резко меняется настроение.

– Извини за прошлое. Я знаю, порой со мной трудно, но уверяю тебя: в том, что я сказал, есть доля правды.

– Хочешь поговорить об этом сейчас?

Келсо помолчал, и она поняла, что он решает про себя. Наконец он сказал:

– Нет, Элли. Думаю, нам лучше всего вести себя, как ты сказала: держаться профессионально. Если хочешь знать, я считаю тебя хорошим работником. И мне нравится твое общество.

Элли улыбнулась:

– Хорошо, ты начальник. Что дальше?

– Я чувствую какой‑то толчок. Давай пока расслабимся и выпьем, а потом опять заглянем в бухту. Что‑то тянет меня туда, как чертов магнит, но не знаю что. Почему‑то я чувствую, что ответ кроется там, смотрит на нас.

Элли нахмурилась:

– Я поняла, что ты имеешь в виду – у меня то же чувство. Может быть, те, кто живет там – как ее? Башня Мартелло? – может быть, они замечали что‑нибудь подозрительное? Оттуда прекрасный вид на устье и бухту, оттуда виден большой кусок берега.

– Не уверен, что сейчас там кто‑то живет. И вряд ли мы можем постучаться в такой час, а даже если и постучимся, что скажем? Их не очень обрадуют вопросы о жизни птиц.

– Верно, но мы можем взглянуть, посмотрим, что там видно. Это может навести нас на какие‑нибудь мысли.

Келсо не сказал ей, что провел часы у этой башни и не обнаружил ничего подозрительного, а согласился еще раз посмотреть и зайти внутрь. Он вдруг понял, что эта ночь в фургончике вместе с Элли окажется еще более неспокойной, чем предыдущие.

Они еще поболтали, не касаясь никаких серьезных тем и своего расследования, обсуждая первое, что придет в голову. Элли нравился его спокойный, но тонкий юмор, а ему нравилась ее способность оценить его спокойный, но тонкий юмор. Она была благодарной слушательницей, готовой посмеяться, хотя он сохранял сдержанность; ее природная приветливость начала сокращать дистанцию между ними. Теперь Элли поняла, почему Келсо был таким хорошим тайным агентом; он обладал твердостью – не так заметной сначала, – которая вызывала уважение, и непринужденностью, благодаря которой его принимали в уголовном братстве. Жаль, что прошлые несчастья, преувеличенные, а может быть, и используемые другими, вынуждали его так часто сторониться, прятаться за барьером отчужденности. Дурацкое клеймо, приставшее к нему – и в которое он сам поверил, – кого угодно сделает мрачным.

Часа через полтора они вышли из паба, чувствуя себя значительно лучше, умиротвореннее, чем когда входили. Келсо открыл для Элли дверь «Эскорта». Она смотрела через ветровое стекло, как он прошел к месту водителя, ссутулив плечи от начинавшего моросить дождика, отросшие волосы касались воротника, и улыбнулась, когда он, опершись рукой, прыгнул через край капота, вместо того чтобы обойти его.