Он тихо склонился и поднял её на руки. Зарислава только шумно выдохнула, но не проснулась. Больше не медля, попрощавшись с хозяевами избы, Марибор вышел на улицу, зашагал в сторону терема. Зарислава всего лишь на миг вынырнула из сна, прижалась к его груди плотнее.

На этот раз он отнёс её в женскую часть терема, через задний двор, опасаясь, что гости могли засидеться в общей горнице. Пусть выспится, ведь и в самом деле сложный день выдался.

Как только Марибор зашёл в освещённые покои, тут же подскочила с лавки светловолосая девица Малуша. Сначала, было, испугалась, но потом поняла, что хозяйка её спит.

Марибор, не обращая на неё внимания, прошёл вглубь и положил Зариславу на лавку, погладив по тёплой руке, убрал с лица волосы. Сглотнул — так хотелось прижаться к её губам, к которым он не прикасался за целый день. Мешал это сделать пристальный взгляд в спину. Он был не один, а потому отошёл в сторону и повернулся к прислужнице.

— Как проснётся поутру, скажи, что князь желает её видеть.

Малуша кивнула.

— Всё передам.

Марибор ещё раз оглядел спящую Зариславу, сжав её тонкие пальцы в своей ладони, выпустил, заставив себя покинуть порог, думая о том, что напрасно принёс её сюда. Пусть она была бы рядом хоть спящей, и он любовался бы ей, ощущая её тепло.

И тут вспыхнул в памяти разговор с волхвом. Зачем он затеял это? Чтобы лишний раз вызвать опасение? О каких препятствиях говорил волхв? Связано ли это с даром Зариславы, о котором она сама намедни поведала ему? Марибор понадеялся, что у старика хватит благоразумия больше не поднимать этот разговор. Иначе… иначе он сотрёт в прах любого, кто встанет между ним и Зариславой.

Думая об этом, он в последний миг заметил, что горят лучины в горницах у девок — уже расселились помощницы, коих выбрала Зарислава.

Марибор спустился по лестнице, слыша приглушённые шёпоты, прошёл опустевшую горницу, где стол уже был убран, и покрыта чистая скатерть. Теперь здесь пахло жизнью. И тут нутром почуял и узрел как наяву присутствие Славера, явившегося таким, каким Марибор запомнил его: статным, широкоплечим, с аспидно-тёмными волосами и колючим до леденящей ломоты взглядом. Марибора пронизало всего от видения. Разлепил, было, губы, чтобы, сказать что-то, но так и не смог. Внутри словно заслонка преградила рвущиеся наружу слова. Он не стал задерживаться и медленно поднялся в свои покои, думая о том, что нужно бы воздвигнуть в память о нём чура. Каким бы князь ни был и как бы ни относился к Марибору — он его отец, оставивший наследство, пусть и таким путём.

Наверху оказалось куда тише. Так же горели новые угли поодаль постели, тлели в светце лучины. Было тепло, густо пахло благовонными травами.

Ещё не привыкший к новому пристанищу, Марибор, осматриваясь, расстегнул петли налатника, скинул его с плеч, бросил на скамью. Пройдя к умывальной чаше, плеснул в лицо чуть подогретой воды, отёрся чистым льняным рушником. С совершенно пустой головой устало рухнул на постель, утопая в шкурах. Но только закрыл глаза, видя лишь оранжевые всполохи, перед глазами в туманной дымке возникли ясные с особым свечением глаза Зариславы.

Даже несмотря на жар от углей и золотисто мягкое освещение, теперь без неё всё виделось и чувствовалось каким-то пустым и холодным, и внутри сквозила пустота, будто из сердца изъяли что-то важное, наполняющее смыслом жизнь, будто в стене дома пробили дыру, и холод зимы неумолимо забирал остатки тепла. Что он сделал не так? Марибор чуял, что что-то упускает, чуял ещё утром, после близости с травницей. Стоило ему заострить на этом внимание, оно ускользало из границ видимости.

Он выдохнул. Это всего лишь усталость от постоянного напряжения, да и две с лишним седмицы Зарислава была всегда рядом, за это время привык, а ныне впервые за стенкой от него, в недосягаемости.