«Она ведь хотела поговорить о чём-то», — вспомнил с тяжестью Марибор. Так и не нашёл время…

«И в храм не сводил, не выполнив обещание».

Вспомнил о словах Гоенега, и приступ негодования захлестнул его. Гадал, стало быть. Стало быть, волнуется за грядущее.

Марибор всё думал об этом, ощущая, как распаляется внутри жар тревоги, о которой он успел позабыть за время пути. Он открыл глаза и некоторое время бездумно наблюдал за колышущимися тенями от лучин на потолке.

«Обручье своё так и не отдала».

Всё ещё опасается, осторожничает. А чего он хотел? Она ведь столько пережила и всё по его вине. Пусть и были вместе уже столько времени и… вчера ночью… но раны не заживают бесследно. Липоксай… Марибор даже пожалел, что прикончил степняка так быстро, нужно было заставить его сполна пожалеть о том, что он совершил.

Тень сомнения мелькнула в нём, и тут же понял, что так волновало его весь день — правильно ли он поступил, что связал узы с ней до венчания?

Марибор даже задержал дыхание, чувствуя, как стынет кровь в жилах.

Теперь ещё и Гоенег напустил тумана, а ведь всё бы шло своим чередом. И колдунья как назло задерживается, ведь условились хоть и порознь, но в один день прийти в острог.

Марибор туго втянул в себя воздух. Думы, как тяжёлые морские волны, то накатывали, накрывая его ледяным покровом, то отступали, давая малую передышку. И это суетливое море тягостно шумело в голове. Заморосил снаружи дождь, и влажный воздух хлынул из окна в помещение, приглушая свет лучин. На миг потемнело, но огонь снова занялся, ярче освещая покои. Поднялся ветер, которого днём и в помине не было. Он шевелил железо на кровлях, позвякивал цепями, скрежетал брусьями. Шелест дождя усилился, врезаясь в стены, крышу. Марибор всё думал о степняках и не находил решения, как изловить и уничтожить этих гадов, истребить до одного вымеска, вновь и вновь приходил к тому, что слишком мало людей в остроге, а рисковать и губить то мало количество воинов, что было среди селян, безрассудно. Оставалось только терпеть, пока окрепнет, пока поднимется, а к тому времени утечёт много воды, и это связывало по рукам и ногам железными оковами.

Тяжесть обрушилась на грудь стальным молотом. Поняв, наконец, что сейчас ничего не может решить, Марибор сомкнул глаза, и совсем скоро под грохот ливня его одолела дремота. Только сон его начинался беспокойно, придавливал, не давая возможности очнуться, сбросить наваждение. Обрывки образов были неясные, размытые, как лужи на дорогах. Марибор всё вглядывался в них, пытаясь уловить беспорядочный поток видений. Но постепенно они становились чётче, объёмнее, осязаемее.

Сначала ему снился Волдар. Громадный городище, возвышающийся на берегу серебристой Тавры, напомнил ему былое с его дорогами, деревеньками, дымившимися кострами капищ. Но хлынувший ветер, что поднял пыль, быстро скрыл от глаз родные просторы. Он снова видел себя ещё совсем юным, стоящим на холме, смотрящим куда-то вдаль, то на серые тяжёлые облака, то на реку, отражающую хмарь неба. Она затягивала своей глубиной, спокойствием и чернотой. Но вдруг вместо узнаваемых мест Марибору предстал глухой, напитанный туманной влагой лес, и сам он очутился на заросшей папоротником тропинке. Он, движимый неясной силой, зашагал, оглядываясь по сторонам, осознавая, что то, что увидит в конце пути, не принесёт ему ничего хорошего. Он каким-то чувством знал, что там его прошлое, холодное, как обступающие каменные тверди. Прошлое казалось ему таким же кривым и уродливым, как старые замшелые ели с чёрными, вывернутыми наизнанку корнями, что росли по верхам нагорий. Прошлое, что всегда казалось таким далёким, позабытым, сейчас ощущалось так же остро, как глубокая промозглая осень. Но Марибор не останавливался, продолжал свой путь. Запах прелой листвы окутывал всё явственней и становился до горечи отвратительным.