Так слова Копья — невесёлые — начали потихоньку сбываться.

Перед великими холодами взял Копьё Раннюю Зарю в жёны. Рад был Искра, названым отцом Копьё считал — но после свадьбы почему-то почувствовал себя совсем одиноким. Порознь были у него и мать, и Копьё — но вместе оказались друг у друга, а у Искры никого не стало.

Уходил он ночами в метельную круговерть — мороз щёки жёг — обнимал снежного медвежонка, верного товарища. Ледяная корка на снежной шерсти от слёз шамана таяла.

Встала сила шамана между Искрой и сородичами стеной от земли до неба.

* * *

Счастлива была Ранняя Заря — не замечала, что сын-шаман на людей словно из Нижнего Мира смотрит. Но Копьё заметил — младшего товарища-Искру успел узнать хорошо. Решил он ту стену между шаманом и Срединным миром радостью растопить: когда стали дети Ворона в средизимнюю луну на ярмарку собираться, в Светлый распадок, позвал Копьё Искру с собой.

Услышал Искра про ярмарку — ушам не поверил. От его радости семь стен бы рухнуло. Собираться Копью помогал — под руками у него путался, как щенок. Задыхался от восторга. Всё спрашивал — удержаться не мог: и нож с резной рукоятью на шкурки выменяем? И заморское ружьё, что пулями бьёт… ну не выменять, так хоть взглянуть на эту невидаль, поглядеть, как стреляют из него? И аркан на спиленные рога за приз кидать будем? И цветных бус с бисером матери привезём? И оленьи бега посмотрим? От радости щёки у Искры горели, как брусника.

И Копьё порадовался: «Хитрый я человек! Всю жизнь ему осветил, словно факелом — ярмаркой, точно стрелой, в цель попал!» Не было у него шаманского предвидения, не то — не чересчур радовался бы.

Когда уезжали Копьё и Искра в Светлый распадок, медведей своих Искра к материному тордоху привязал, наказал мать сторожить, злую нечисть отгонять. А метельный медвежонок, верный товарищ, преданный келе, что кровь и слёзы Искры пил, за нартой побежал — за другом своим и хозяином.

Видел Искра за нартой его следы — пятнышки тени на белом снегу — и улыбался: вот же удивительный медвежонок! Привязался к шаману не как келе, а как собачонка из костей, мяса и крови. Чудные дела!

Но больше он думал о ярмарке.

Прекрасная ярмарка была в Светлом распадке.

Раскинулась от скал и до скал, словно громадное стойбище. Над тордохами пучки красной шерсти на ветру вьются, на шестах деревянные фигурки келе висят, надутые и раскрашенные пузыри из птичьих зобов ветер тянет вверх. Целое стадо оленей поодаль ягель себе добывает из-под снега: всё стадо — приз для победителя оленьих бегов. Людей столько, что снега не видно. Купцы под навесами товар разложили, тут сокровища меняют на другие сокровища, курят, беседуют, играют, пьют водку и чай. Свежесваренная оленина дымится в котлах. Дети — счастливцы, которых на ярмарку взяли — бегают с визгом. Сытые псы у тордохов лежат.

Забыл Искра, что он — шаман. Думал, что он — богач, что и у него шкурки на обмен есть, что праздник наступил. От радости жарко было щекам.

Не стал Копьё его удерживать. Праздник — так пусть будет праздник.

Выменял Искра заветную вещь — нож из хорошей стали, рукоять из кости морской коровы вырезана, в виде оленя, что в беге рога закинул на спину, стремительный. Ложится рукоять в ладонь, словно врастает. Ножны красным бисером вышиты. Лучше, чем давняя мечта — не нож, а сполох в ладони.

Прицепил Искра ножны к ремню, побежал играть с парнями, что аркан кидали на спиленные рога. Череп оленя на высокий столб надет, рога спилены коротко — тяжело попасть, соскальзывает аркан. Хохочут парни, подначивают друг друга, дразнят проигравших, завидуют выигравшим. Искра в весёлой толпе почувствовал себя, как свой.