|
. И лестно говорят и обидно. Был у меня в то время особый строй души -- хотелось мне со всеми тихо жить и чтобы ко мне тоже все ласковы были; старался я достигнуть этого, а насмешки мешали мне. Особенно донимал меня Мигун: увидит, бывало, встанет на колени, кланяется и причитает: -- Вашей святости -- земной поклон! Помолитесь-ко за Савёлку, не будет ли ему от бога толку? Научите, как господу угодить -- воровать мне погодить, али -- как побольше стащу -- поставить пудовую свещу? Народ хохочет, а мне и странно и досадно слышать Савёлкины издёвки. А он своё: -- Православные, кланяйтесь праведнику! Он мужика в конторе обсчитает в церкви книгу зачитает, богу и не слышно, как мужик ревёт. Мне тогда лет шестнадцать было, и мог бы я ему рожу разбить за эти насмешки, но вместо этого стал избегать Мигуна, а он это заметил и пуще мне прохода не даёт. Песню сочинил; в праздники ходит по улице и поёт, наигрывая на балалайке: Баре девок обнимают, Девки брюхо наживают. Да от барских от затей Родят сукиных детей! Их подкидывают барам, Да -- не кормят баре даром; И сажают их в конторе На мужицкое на горе! Длинная песня была, всем в ней доставалось, а Титову и мне -- больше всех. Доводил меня Савёлка до того, что, как увижу я, бывало, его дрянную эту бородёнку, шапку на ухе и лысый лоб, -- начинаю весь дрожать; так бы кинулся и поломал его на куски. Но хоть и мал юноша был я тогда, а сердце умел держать крепко; он идёт за мной, тренькает, а я виду не показываю, что тяжело мне, шагаю не спеша и будто не слышу ничего. Молиться ещё больше стал -- чувствую, что, кроме молитвы, нечем мне оградить себя, но теперь явились в молитвах моих жалобы и горькие слова: -- За что, господи? Виноват ли я, что отец-мать мои отреклись от меня и, подобно котёнку, в кусты бросили младенца? А другой вины не видел за собой -- люди в жизни смешанно стоят, каждый к делу своему привык, привычку возвёл в закон, -- где же сразу понять, против кого чужая сила направляет тебя? Ну, а всё-таки начал я присматриваться, ибо всё более беспокойно и нестерпимо становилось мне. Барин наш, Константин Николаевич Лосев, богат был и много земель имел; в нашу экономию он редко наезжал: считалась она несчастливой в их семействе, в ней баринову мать кто-то задушил, дед его с коня упал, разбился, и жена сбежала. Дважды видел я барина: человек высокий, полный, в золотых очках, в поддёвке и картузе с красным околышком; говорили, что он важный царю слуга и весьма учёный -- книги пишет. Титова однако он два раза матерно изругал и кулак к носу подносил ему. В Сокольей экономии Титов был -- вся власть и сила. Имение -- невелико, хлеба сеяли сколько требовалось для хозяйства, а остальная земля мужикам в аренду шла; потом было приказано аренду сокращать и сеять лён, -- неподалёку фабрика открылась. |
