|
.. Что такое? Остановился, жду. А он, ни слова не говоря, как размахнётся палкой на меня! Я вовремя согнулся, да в живот ему головой; сшиб с ног, сел на груди, палку вырвал, спрашиваю: -- Ты что это? За что? Он возится подо мной, хрипит: -- Уходи прочь из обители... -- Почему? -- Не могу тебя видеть, убью... Уходи! Глаза у него красные, и слёзы выступают из них тоже будто красные, а на губах пена кипит. Рвёт он мне одежду, щиплет тело, царапается, всё хочет лицо достать. Я его тиснул легонько, слез с грудей и говорю: -- На тебе же чин монашеский лежит, а ты, скот, такую злобу носишь в себе! И -- за что? Сидит он в грязи и настойчиво требует: -- Уйди! Не губи мою душу... Ничего не понимаю. Потом -- догадался, спрашиваю его тихонько: -- Может, ты, Миха, думаешь, что я сказал кому-нибудь о пороке твоём? Напрасно; никому я не говорил, ей-ей! Встал он, пошатнулся, обнял дерево, глядит на меня из-за ствола дикими глазами и рычит: -- Пусть бы ты всему миру сказал -- легче мне! Пред людьми покаюсь, и они простят, а ты, сволочь, хуже всех, -- не хочу быть обязан тебе, гордец ты и еретик! Сгинь, да не введёшь меня в кровавый грех! -- Ну, уж это, -- мол, -- ты сам уходи, коли тебе надо, я -- не уйду, так и знай! А он снова бросился на меня, и упали мы оба в грязь, выпачкались, как лягушки. Оказался я много сильнее его, встал, а он лежит, плачет, несчастный. -- Слушай, Михайла, -- говорю. -- Я уйду немного погодя, а теперь -- не могу! Не из упрямства это, а нужда у меня, надо мне здесь быть! -- Иди к дьяволу, отцу твоему! -- стонет он и зубами скрипит. Отошёл я от него, а через мало дней велено было ему ехать в город на подворье монастырское, и больше не видал я его. Кончил я послушание и вот -- стою одет во всё новое у Антония. С первого дня до последнего помню эту полосу жизни, всю, до слова, как будто она и внутри выжжена и на коже моей вырезана. Водит он меня по келье своей и спокойно, подробно учит -- как, когда и чем должен я служить ему. Одна комната вся шкафами уставлена, и они полны светских и духовных книг. -- Это, -- говорит он, -- молельня моя! Посреди комнаты стол большой, у окна кресло мягкое, с одной стороны стола -- диван, дорогим ковром покрытый, а перед столом стул с высокой спинкой, кожею обит. Другая комната -- спальня его: кровать широкая, шкаф с рясами и бельём, умывальник с большим зеркалом, много щёточек, гребёночек, пузырьков разноцветных, а в стенах третьей комнаты -- неприглядной и пустой -- два потайные шкафа вделаны: в одном вина стоят и закуски, в другом чайная посуда, печенье, варенье и всякие сладости. Кончили мы этот обзор, вывел он меня в библиотеку и говорит: -- Садись! Вот как я живу. Не по-монашески, а? -- Да, -- мол, -- не по уставу. |
