|
Только эта усмешка и оставалась у меня от его речей. Точно он на всё из-за угла смотрел, кем-то изгнанный отовсюду и даже не очень обижаясь, что изгнали. Остра и догадлива была его мысль, гибка, как змея, но бессильна покорить меня, -- не верил я ей, хотя иной раз восхищался ловкостью её, высокими прыжками разума человеческого. Впрочем, порою -- хоть и редко -- сердился он. -- Я, -- кричит, -- дворянин, потомок великого рода людей; деды и прадеды мои Русь строили, исторические лица, а этот хам обрывает слова мои, этот вшивый хам, а?!. Такие речи не интересны были мне -- я, может, и сам тоже знаменитейшей фамилии, да ведь не в прадеде сила, а в правде, и вчера -- уже не воротится, тогда как завтра -- наверное -- будет! А то сидит в кресле своём, без крови на лице, и рассказывает: -- Опять, Матвей, обыграли меня эти монахи. Что есть монах? Человек, который хочет спрятать от людей мерзость свою, боясь силы её. Или же человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не пожрал его. Это суть лучшие монахи, интереснейшие, все же другие -- просто бесприютные люди, прах земли, мертворождённые дети её. -- А вы, -- говорю, -- кто среди них? Может быть, я его десять раз и больше так вот в упор спрашивал, но он отвечал мне всегда в таком роде: -- А ты -- случайный человек и здесь, и везде, и всегда! И бог его был для меня тайной. Старался я допросить его о боге, когда он трезвый был, но он, усмехаясь, отвечал мне знакомыми словами писания, бог же для меня был выше писания. Тогда стал я спрашивать у пьяного, как он видит бога? Но и пьяный Антоний крепок был. -- А хитёр ты, Матвей! -- говорит. -- Хитёр и упрям! Жаль мне тебя! И я тоже стал жалеть его, ибо видел его одиночество, ценил обилие всяких мыслей в нём, и жалко было, что зря пропадают они в келье. Но, жалея, всё упорнее наседаю на него, и однажды он нехотя сказал: -- Но я, как и ты, Матвей, -- не вижу бога! -- Я, -- мол, -- хоть не вижу, но чувствую, и не о бытии его спрашиваю, а -- как понять законы, по коим строится им жизнь? -- Законы, -- говорит, -- в номоканоне смотри! А если чувствуешь бога, то -- поздравляю тебя! Налил стакан вина мне, чокнулся со мной и выпил; вижу я, что хотя лицо у него серьёзное, как у мёртвого, но глаза красивого барина смеются надо мной. То, что он барин, стало покрывать собою моё влечение к нему, ибо он уже несколько раз так развёртывал барство, что кровно обижал меня. Пьяненький любил он про женщин говорить. -- Природа, дескать, берёт нас в злой и тяжкий плен через женщину, сладчайшую приманку свою, и не будь плотского влечения, кое поглощает собою лучшие силы духа человеческого, -- может, человек и бессмертия достиг бы! Но так как брат Миха гораздо гуще об этом деле говорил, то я уже был насыщен отвращением к таким мыслям; притом же Михайла отрицал женщину со злобой, поносил её яростно, а отец Антоний рассуждал бесчувственно и скучно. |
