|
Рассказывает про монастырь, слышу: не одна она насильно в нём живёт. И вдруг говорит, ласкаясь ко мне: -- У меня здесь подружка -- хорошая девица, чистая, богатой семьи... ой, как трудно ей, знал бы ты! Вот и ей бы тоже забеременеть: когда её выгонят за это -- она бы к матери крёстной ушла. "Господи!. - думаю я. -- Вот несчастные..." И ещё раз хрустнула вера моя во всеведение божие и в справедливость законов, -- разве можно так ставить человека ради торжества закона? А Христина тихонько шепчет на ухо мне: -- Кабы ты и с нею так же мог... Убила она меня этими словами, хоть ноги ей целуй! Ибо -- понимаю я, что так может сказать только женщина чистая, цену материнства чувствующая. Сознался я в сомнениях своих пред нею; оттолкнула она меня и тихонько заплакала во тьме, а я уже и утешать её не смею. -- Думаешь, не стыдно мне было позвать тебя? -- говорит она, упрекая. Этакой красивой и здоровой -- легко мне у мужчины ласку, как милостыню, просить? Почему я подошла к тебе? Вижу, человек строгий, глаза серьёзные, говорит мало и к молодым монахиням не лезет. На висках у тебя волос седой. А ещё -- не знаю почему- показался ты мне добрым, хорошим. И когда ты мне злобно так первое слово сказал -- плакала я; ошиблась, думаю. А потом всё-таки решила -- господи, благослови! -- и позвала. -- Прости меня, -- говорю. Поцеловала. -- Бог простит! Тут старушка стучит в дверь, шепчет: -- Расходитесь, к заутрене ударят сейчас. И, когда провожала меня переходами, говорит: -- Вы бы дали рублик мне! Едва я не зашиб её. Дён пять прожил я с Христей, а больше невозможно было: стали клирошанки и послушницы сильно приставать, да и хотелось мне побыть одному, одумать этот случай. Как можно запрещать женщине родить детей, если такова воля её и если дети всегда были, есть и будут началом новой жизни, носителями новых сил? Было и ещё одно, чего должен я был избежать; показала мне Христя подругу свою: тоненькая девочка, белокурая и голубоглазая, похожа на Ольгу мою. Личико чистое, и с великой грустью смотрит она на всё. Потянуло меня к ней, а Христя всё уговаривает. Для меня же тут дело иначе стояло: ведь Христина не девушка, а Юлия невинна, стало быть, и муж её должен быть таков. И не имел я веры в себя, не знал, кто я такой; с Христей это мне не мешало, а с той -- могло помешать; почему -- не знаю, но могло. Простился я с Христей; всплакнула она немного, просила писать ей, хотела известить, когда забеременеет, и тайный адресок дала. Вскоре после разлуки написал я ей -- ответила хорошим письмом; ещё написал -- молчит. И уже года через полтора, в Задонье, получил я её письмо -- долго оно лежало на почте. В том письме извещала она, что родился у неё ребёнок, сын, Матвей, весел и здоров, и что живёт она у тётки, а дядя помер, опился. Теперь, пишет, я сама себе госпожа, и коли ты придёшь -- был бы принят с радостью. Захотелось мне сына увидать и случайную жену мою, но в то время выходил я на верную дорогу и -- отказал ей: не могу, -- мол, -- после приду. |
