|
Теперь, пишет, я сама себе госпожа, и коли ты придёшь -- был бы принят с радостью. Захотелось мне сына увидать и случайную жену мою, но в то время выходил я на верную дорогу и -- отказал ей: не могу, -- мол, -- после приду. А после она замуж за торговца книгами и картинами вышла и в Рыбинск уехала жить. Первый раз в Христине увидал я человека, который не носит страха в своей душе и готов бороться за себя всей силой. Но тогда не оценил этой черты по великой цене её. После случая с Христиной пробовал я работать в городе, да не по недугу оказалось это мне -- тесно и душно. Народ мастеровой не нравится наготою души своей и открытой манерой отдавать себя во власть хозяину: каждый всем своим поведением как бы кричит: "Нате вот, жрите тело моё, пейте кровь, некуда мне деваться на земле!" Тоскливо с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни, горят в работе день и ночь, а хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как собаки; водка да разврат -- вся радость для них. Заговорю я о неустройстве жизни -- ничего, слушают, грустят, соглашаются; скажу: бога, -- мол, -- надо нам искать! -- вздыхают они, но -- непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются зло. Городов я не любил. Жадный шум их и эта бесшабашная торговля всем несносны были мне; обалдевшие от суеты люди города -- чужды. Кабаков избыток, церкви -- лишние, построены горы домов, а жить тесно; людей много и все -- не для себя: каждый привязан к делу и всю жизнь бегает по одной линии, как пёс на цепи. Во всех звуках -- утомление слышу; даже звон колокольный безнадёжно звучит, и всей душой моей чувствую я -- не так всё сделано, не то! Иной раз сам над собой смеюсь: ишь, какой уставщик живёт! Но хоть и смешно, да не радостно: вижу я только ошибку во всём, недоступна она разуму моему и тем больше тяготит. Иду ко дну. По ночам вспоминаю свою вольную жизнь и особенно чётко -- ночлеги в полях. В полях земля кругла, понятна, любезна сердцу. Лежишь, бывало, на ней, как на ладони, мал и прост, словно ребёнок, тёплым сумраком одетый, звёздным небом покрыт, и плывёшь, вместе с ней, мимо звёзд. Насыщается усталое тело крепким дыханием трав и цветов; кажется тебе, что ты в люльке лежишь и невидимая рука тихо качает её, усыпляя тебя... Тени плавают, задевают стебли трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко на краю земли кто-то тёмный встанет -- может, лошадь в ночном -- постоит и растает в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже в ином месте, иной формы... Так всю ночь бесшумно двигаются по полям немые сторожа земного сна, ласковые тени летних ночей. Чувствуешь, что около тебя, на всём круге земном, притаилась жизнь, отдыхая в чутком полусне, и совестно, что телом твоим ты примял траву. Ночная птица бесшумно летит -- ожил, оторвался кусок земли и, окрылён своим желанием, несётся исполнить его. Мыши шуршат... Иной раз по руке у тебя быстро перекатится маленький мягкий комок, -- вздрогнешь и ещё глубже чувствуешь обилие живого, и сама земля оживёт под тобой, сочная, близкая, родная тебе. |
