Вопросы, волновавшие Радищева, продолжали  оставаться,  говоря  словами

Белинского, "самыми живыми, современными национальными вопросами" и  в  пору

работы Пушкина  над  "Историей  Пугачева"1).  Несмотря  на  то  что  процесс

разложения крепостного хозяйства определялся в стране все  более  явственно,

правовые нормы, регулировавшие  жизнь  помещичьего  государства,  в  течение

полустолетия оставались неизменными. Не претерпели существенных изменений  и

формы борьбы "дикого барства" или "великих отчинников", как называл  Радищев

крупных земельных собственников, со всякими попытками не  только  ликвидации

крепостного  строя,  но  и  с  какими  бы  то  ни   было   подготовительными

мероприятиями в этом направлении. Естественно поэтому, что Пушкин в середине

30-х гг. с таким же основанием, как Радищев в 1790 г., а декабристы  в  20-х

гг., не возлагает никаких надежд  на  возможность  освободительного  почина,

идущего от самих помещиков, и так же, как  его  учителя  и  предшественники,

трезво учитывает политические перспективы ликвидации крепостных отношений не

только сверху, "по манию царя", но, как мы полагаем, и  снизу  -  "от  самой

тяжести порабощения", то есть в результате крестьянской революции.

     Характерно, однако, что ни Радищев, ни декабристы не склонны  были  эту

грядущую революцию полностью отождествлять с пугачевщиной.  В  первой  трети

XIX столетия события крестьянской войны 1773-1774 гг. еще продолжали глубоко

волновать представителей передовой русской интеллигенции,  но  отнюдь  не  в

качестве примера положительного. Изучая опыт этого  неудавшегося  восстания,

затопленного в крови десятков тысяч его участников, Радищев неудачу Пугачева

("грубого самозванца", по его терминологии) объяснял тем, что восставшие  не

имели сколько-нибудь определенной государственной программы,  не  отрешились

от царистских иллюзий и искали "в  невежестве  своем  паче  веселие  мщения,

нежели пользу сотрясения уз".

     Опыт  истории  полностью,  казалось,  оправдал  худшие   из   прогнозов

Радищева. Мы имеем прежде всего в виду  кровавую  эпопею  восстания  военных

поселян летом 1831 г.  Естественно,  что  проблема  крестьянской  революции,

вопрос о ее движущих силах, ее лозунгах и перспективах оказывается в  центре

ближайших интересов Пушкина. Эти интересы и привели великого поэта, с  одной

стороны, к "Путешествию из Петербурга в Москву",  к  проверке  наблюдений  и

выводов Радищева, а с другой - к собиранию и изучению материалов по  истории

восстания Пугачева, как самого большого по своим масштабам движения народных

масс за весь императорский период российской истории.

     Именно "Путешествие из Петербурга в Москву" и  помогло  автору  "Бориса

Годунова"  осмыслить  восстание  1773-1774  гг.  не  как  случайную  вспышку

протеста угнетенных низов на далекой окраине, не как личную авантюру "злодея

и бунтовщика Емельки Пугачева", а как  результат  антинациональной  политики

правящего класса, как показатель загнивания и непрочности всего  крепостного

правопорядка.