Изменить размер шрифта - +

         Ружье заряжает джигит,

         И дева ему говорит:

 

         «Мой милый, смелее

         Вверяйся ты року,

         Молися востоку,

         Будь верен пророку,

         Любви будь вернее!

 

         «Всегда награжден,

         Кто любит до гроба,

         Ни зависть, ни злоба

         Ему не закон;

         Пускай его смерть и погубит;

         Один не погибнет, кто любит!

 

         «Любви изменивший

         Изменой кровавой,

         Врага не сразивши,

         Погибнет без славы;

         Дожди его ран не обмоют,

         И звери костей не зароют!»

 

         Месяц плывет

         И тих и спокоен;

         А юноша-воин

         На битву идет!

 

 

         «Прочь эту песню! – как безумный

         Воскликнул князь, – зачем упрек?..

         Тебя ль послушает пророк?..

         Там, облит кровью, в битве шумной

         Твои слова я заглушу,

         И разорву ее оковы…

         И память в сердце удушу!..

         Вставайте! – как? – вы не готовы?..

         Прочь песни! – крови мне!.. пора!..

         Друзья! коней!.. вы не слыхали…

         Удары, топот, визг ядра,

         И крик, и треск разбитой стали?..

         Я слышал!.. О, не пой, не пой!

         Тронь сердце, как дрожит, и что же?

         Ты недовольна?.. боже! боже!..

         Зачем казнить ее рукой?..»

         Так речь его оторвалася

         От бледных уст и пронеслася

         Невнятно, как далекий гром.

         Неровным, трепетным огнем

         До половины освещенный,

         Ужасен, с шашкой обнаженной

         Стоял недвижим Измаил,

         Как призрак злой, от сна могил

         Волшебным словом пробужденный;

         Он взор всей силой устремил

         В пустую степь, грозил рукою,

         Чему-то страшному грозил:

         Иначе, как бы Измаил

         Смутиться твердой мог душою?

         И понял наконец Селим,

         Что витязь говорил не с ним!

          Неосторожный! он коснулся

         Душевных струн, – и звук проснулся,

         Расторгнув хладную тюрьму…

         И сам искусству своему

         Селим невольно ужаснулся!

 

 

 

 

16

 

 

         Толпа садится на коней;

         При свете гаснущих огней

         Мелькают сумрачные лица.

Быстрый переход