Или карма тут ни при чем? Ну, тонкий мир. Судьба, короче говоря. Обстоятельства.

Судьба дает ей передышку. Вот и все. А так она все решила правильно. Так и будет, как решила. Глобер, Кротов… Как решила так и сделает. Но – завтра.

Правильно. Завтра она приедет без машины. Напьется. И все произойдет.

Никого человек не способен убедить с такой легкостью, как самого себя…

Под париком Глобер оказался совсем лысым, как пластмассовая бутылка из-под воды: гладкая поверхность, и по ней – прожилки.

– Наташ, – пытался ворковать француз. – Я так доволен тебя увидеть. Я так соскучивался. Я так хотеть тебя. Ты теперь такой знаменитость…

Наташа усмехнулась:

– А что, знаменитость вызывает больше желаний?

– Конечно, да, конечно. Знаменитость всегда вызывает желаний… Знаменитость все хотят, и когда ты берешь его… ее… как правильно?.. тебе кажется, что ты выигрывал сражение… Мы будем выпивать или сразу приступать к сексу?

Наташа улыбнулась, как ей показалось, таинственно, усилием воли заставила себя поцеловать Глобера в потную щеку (на большее воли не хватило) и упорхнула в ванну.

В ванне была не больше трех минут. Но когда вышла, Глобер уже лежал голый в кровати поверх одеяла. В лежачем состоянии толстый и лысый Портос был особенно отвратителен.

Увидев, что Наташа не разделась, Портос удивленно привстал.

– Прости, милый, – воли на то, чтобы подойти к этой куче мяса уже не оставалось, – только что позвонили из редакции. Представляешь, среди ночи задание. Я вынуждена упорхнуть, но я буду ждать встречи с тобой. Боюсь, задание захватит и весь завтрашний день. Но уж послезавтра…

Портос вскочил с легкостью, которую от него трудно было ожидать:

– Сенсация? Я ехать с тобой!

Наташа подошла к нему, положила руку ниже живота. Как ей хотелось дернуть из-за всей силы то, на что легла ее рука. Дернуть – и убежать! Это тоже, кстати, была бы неплохая месть, но она сдержалась.

– Нет, милый. Это такая сенсация, которую пока не надо знать зарубежным журналистом. Но ты будешь первый иностранный журналист, которому я об этом сообщу. – Она поцеловала его в щеку.

Жан оставался настоящим мужчиной, Наташа это увидела, но от этого стало почему-то еще противней.

Переборов в себе желание сделать ему больно, она выскочила из номера.

Летнее утро воровато входило в город. Сумасшедшие городские птицы прочищали глотки, машины ехали шурша, а редкие прохожие шагали молча либо переговаривались совсем тихо. Тишину разрывали лишь крики собачников:

– Альма, ко мне!

– Устин, ты куда пошел?

– Мухтар, домой! Домой, я говорю, вредная собака.

– Персик, к ноге!

Как и всякое летнее утро, это было лиричным и тревожным одновременно.

Наташа боялась ехать домой. Она не знала сама, чего боялась больше – то ли того, что найдет Пестеля спящим на диване, то ли того, что не найдет его вовсе.

Голова Наташи была совершенно пуста. Ни одной достойной описания мысли не рождала эта голова в тревожное летнее утро.

Наконец Наташа поняла, что может просто уснуть в своем домике на колесиках, и повернула к дому.

Издалека заметила сидящего на скамейке мужчину.

«Пестель!» – Не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться.

Семен Львович. Обрадовалась ужасно. Выскочила из машины, готовая обнять его, расцеловать. Он посмотрел на нее взглядом странным, затуманенным и вместо «здравствуйте» произнес тихо:

– Я волнуюсь за вас.

– Спасибо, Семен Львович, я…

Остановил ее жестом и снова сказал тихо, по-утреннему:

– Сны.