— Э-э, — прокричал Ведеркин в шахту.

— У-у, — донеслось оттуда.

— Труба загибается по небольшим углом влево, на 40 градусов, — сказал умный Ведеркин.

Крошки сыра и следы на халате спящего показали, что бабакуда съела завтрак лаборанта и вытерла об него лапы.

— А почему он спит? — спросил Картуз, рассматривая помощника светила через увеличительное стекло.

— Экзамен вчера сдал, — ответил Синяков, отечески глядя на студента.

При слове «экзамен» спящий застонал.

— Ну и как? — спросил инспектор.

— Порядок.

* * *

После похода в Институт Ненормальных Явлений сведений прибавилось мало.

На прощание Синяков сказал, что бабакуда с нюнзиком днем скорее всего будет отсиживаться в укромности и сокрытости, а на большую дорогу выйдет ночью. Об опасности и хищности ее никто ничего не упоминал.

До вечера Ведеркин, заведывавший художественно-просветительной работой в Кисляевском отделении ВАГОНа, отпечатал объявления с фотографиями. В них значилось:

Разыскивается гражданка Бабакуда (с нюнзиком).

Приметы: похожа на кенгуру, собаку и слона одновременно.

Особые приметы: при скрипе качелей впадает в спячку.

Просьба: без нюнзика не приводить.

Отметив границы микрорайона, где предположительно скрывался убегший, ВАГОНовцы принялись за дело.

Сгущались фиолетовые сумерки, дома загорались топазовыми окнами, слагающимися в причудливые узоры.

Ведеркин расклеивал объявления.

Приладив на стену последнее, он довольно разглядывал дело своих рук.

Сзади кто-то подошел, большая темно-синяя тень упала на листок.

— Сбежал? — спросили его.

— Далеко не сбежит, — ответил лейтенант и пригладил рукавом отклеивающийся уголок.

— Ну-ну, — сказали за спиной, и некто растворился в темноте.

Ведеркин нагнулся за сумкой с клеем и картой и оставался в такой позе минуты три: следы показали, что это была бабакуда. С нюнзиком или без осталось загадкой.

Лейтенант, понурившись, стоял перед Картузом.

— Ну, будет… — шеф снисходительно похлопал его по плечу. — Против качелей он не устоит, заодно и ребятишек здешних порадуем.

Сыщики нырнули в ближайшую мусорную свалку и через какие-нибудь полчаса из старой кровати, пылесоса, ящика из-под бутылок и кое-каких мелочей создали штуку, которой бы и Кулибин позавидовал. Конструкция держалась на медной проволоке и честном слове инспектора.

Качели приводились в движение Ведеркиным, сидящим в засаде, путем дергания бельевой веревки, конфискованной для проведения операции. Прищепки на ней поблескивали зеленым и казались светлячками, плавно парящими над землей.

«Маяк» пропикал двенадцать часов. Картуза видно не было.

Луна отражалась в лакированном козырьке Ведеркина. Монотонный скрип качелей отражался эхом от соседних домов. Прищепки, усыпляя бдительного лейтенанта, медленно маячили перед глазами.

Вдруг на стену слева от Ведеркина упала большая тень, напоминающая слона, кенгуру и собаку одновременно.

Лейтенант вскочил. Пятно тени на стене отпрыгнуло огромным австралийским скачком. Земля вздрогнула.

Ведеркин, человек в общем-то серьезный и не суеверный, в такой ответственный момент все же дал слабинку, но принялся зазывать животное:

— Ловись, бабакуда большая и маленькая, — приговаривал он.

Глаза лохматого зверя дальневосточной наружности были прикованы к качелям.