Глаза лохматого зверя дальневосточной наружности были прикованы к качелям.

Наконец бабакуда не вытерпела, зевнула, с разбегу вскочила на качели и, странно, сама принялась их раскачивать. Картины была не для слабонервных, но Ведеркин выдержал.

После десятого качка бабакуда упала, вместе с качелями.

Неизвестно откуда появился Картуз. Накинул на зверя сеть и закрепил победу морским узлом. Бабакуда шумно храпела. Сыщики уселись на зверя.

— А где вы были? — спросил лейтенант.

— Видите ли, мой друг, — начал Картуз, — я с самого начала не был уверен в надежности нашей конструкции. Допустить повторного убега ценного экземпляра было нельзя. И я решил подстраховаться. Я спрятался внутри и, когда животное прыгнула на наше устройство, прижал его лапы к бортику. В результате нашей борьбы амплитуда маха увеличилась. Бабакуда силилась выпрыгнуть, но мы так прочно засели в ящике, что это стоило бы ей больших трудов. Вы слышали, как зверь взвыл, почувствовал всю цепкость ВАГОНа? Тут как раз подошел десятый качок, бабакуда дернулась засыпая, и качели не выдержали.

В лаборатории ненужных животных было весело. Синяков радовался вернувшемуся объекту диссертации. Все поздравляли друг друга. Даже нобелевские лауреаты присоединились к празднику. Лишь только что проснувшийся лаборант ничего не понимал, разглядывая следы на халате и крошки съеденного завтрака.

— А скажите, ваша бабакуда разговаривает?

— Да вы что, — рассмеялся Синяков. — Нема как рыба.

— Как рыба? — сквозь сон произнесла бабакуда. — Ну-ну… — И хлюпнула нюнзиком.

Глава шестая

Дело о Лукоморье,

или Там чудеса, там леший вроде…

Воскресенье Кисляевского отделения ВАГОНа отличалось тем, что Картуз вместо утренней зарядки работал на огороде.

Позавтракав любимой шотландской овсянкой, называемой в английском простонародье «порридж», инспектор надел кирзовые сапоги и вышел на посадочные работы с тяпкой в одной руке и «Ста полезными советами любителям правильной посадки капусты» в другой.

Вдруг он услышал резко приближающийся свист. Опытный Картуз нырнул в смородину. Над головой что-то цыкнуло и с треньканьем ударилось о стену дома.

Инспектор высунулся из буйной зелени и пристально осмотрел окрестности в поисках предполагаемого врага. У сельсовета стояли тетя Фрося и дворничиха Микулишна. Так как на следующей неделе Картуз обещал одной из них починить крышу, в предполагаемые враги они не годились.

Иван Иванович встал и задумчиво уставился на стенку. В косяке торчала стрела с кованым наконечником.

— Значит, не индейцы, — подумал Картуз.

К оперению была привязана записка. Сыщик снял ее и прочитал следующее:

Сунув бумажку в карман, он зашел в дом и позвонил Ведеркину. Затем, пройдя в кабинет, снял с полки том Большой Энциклопедии.

— «ЛуКоМоРьЕ, — прочитал он, — Литературный комплексный музей „От Рыбки до Емели“. В восемнадцатом веке — имение князя Лопатина, в девятнадцатом передано под лагерь отдыха лицеистов. В настоящее время — лучшее собрание отечественных персонажей. Памятник садово-паркового искусства», — затем продекламировал, ставя книгу на место: — И опыт — сын ошибки друга, и гений — парадоксов труд!

— Ибо случай — изобретатель, — добавил появившийся в дверях Ведеркин.

— Отправляемся в Лукоморье, — предупредил его начальник.

— Как же, как же! Царство славного Солтана.

Инспектор надел форму и сдал помещение рядовому Кукушке.

Станция Лукоморье располагалась на середине пути по железнодорожной ветке Москва-Можайск.