— Бабакуда пропала, — гундосил завлаб, — сгинула на погибель моей диссертации.

— Опишите подоз… тьфу, пропавшую поподробнее.

— Такая кутасивая, с нюнзиком.

— По буквам, пожалуйста.

— Ню-нзи-ком.

— А еще приметы у нее имеются?

— Приметы, приметы, — задумчиво протянуло светило. — Да! Есть! Синдром закачивания имеется, открытый Синяковым.

— Поподробнее, мы должны знать все.

Оказалось, что бабакуда — отечественное дальневосточное млекопитающее средней комплекции, довольно лохматое, но симпатичное. Похожее на смесь слона собаки и кенгуру. Хотя в науке признано ближайшим родственником домовой мыши. Любит две вещи — сыр и качели. Вид качелей вызывает неодолимое желание качаться. На качелях впадает в глубокий сон и падает обычно после десятого качка. Спит до весны. Весной просыпается и снова ищет качели. Называется все это синдромом Синякова. Под большим секретом завлаб сказал, что Синяков это он и есть, а пропавшая бабакуда — единственный зарегистрированный экземпляр.

В папке, лежавшей перед Картузом, были две фотографии убегшей — в профиль и фас.

— Так себе нюнзик, — сказал Ведеркин из-за плеча шефа.

— Бабакуда как бабакуда, — пожал плечами инспектор.

— Бабакуда обыкновенная, ручная, — прочитал Ведеркин, — найдена при таинственных обстоятельствах группой геологов на Камчатке. Геологи сделали качели для отсеивания молибдена от курчатовия. Животное пришло на скрип, взобралось на качели и на десятом махе свалилось рядом в глубоком сне, в котором и пребывало до прибытия в Институт Ненормальных Явлений. С удовольствием ест сыр. Где живет и чем питается в природе, неизвестно.

— Будем брать на качели. Шарман, Ведеркин?

— А как жесь, Иван Иванович!

Ведеркин взял лупу, Картуз фотоаппарат и сыщики отправились на место происшествия.

* * *

У дверей белокафельного института их встретил местами поседевший от горя Синяков.

Завлаб привел их к невысокому зданию в стиле Мозговитости и Просвещенности. Перед входом стояла статуя Менделеева, открывающего свою таблицу.

Они прошли мимо доски, на которой значилось Институт НЕЯВКИ. Последние две буквы были намалеваны штатным юмористом.

Группа миновала светлый вестибюль и двинулась гулкими тусклыми коридорами. Иногда по ходу на стенах попадались схемы невыполнимых, но оригинальных проектов Вечного Двигателя, Шапок-невидимок и видимок.

— А что, у вас тут и шапки делают? — спросил Картуз.

— Нет. Просто одно время здесь работали два Димки в лаборатории Непризнанных гениев — англичанин Неви и француз Ви, так это их шапки.

— Ага, — глубокомысленно изрек инспектор.

Они свернули за угол, обошли скульптуру Дедала в разрезе, объясняющую принцип использования крылатого двигателя в Древней Греции, миновали группу нобелевских лауреатов, забивающих козла.

— Ну вот и прибыли, — остановился Синяков перед белыми дверями, потрепанными учеными буднями.

— Рыба, — гаркнул сзади лауреат по физике.

Дверь закрылась.

Стены лаборатории были увешаны фотографиями Синякова рядом с выдающимися людьми, даже с Архимедом. Где раздобыл изыскательный завлаб Архимеда, никто не знал.

Расследование отпечатков было нетрудным. Наследил исчезнувший изрядно. Цепочка следов тянулась по клетке, спускалась на пол, пересекала спектроскоп, проходила по спящему лаборанту, поднималась на потолок и исчезала в вентиляционном отверстии.

— Э-э, — прокричал Ведеркин в шахту.