Лично Федор Иванович не думает ни о чем, не примыкает ни к чьему мнению, кроме своего, накрепко запертого внутри. Так уж у него выработалось в чиновничьем прошлом, когда он всей душой принял основополагающий принцип госслужбы: ты – начальник, я – дурак, я – начальник, ты – дурак. Лучше быть богатым дураком, нежели нищим умником.

Он не поддакивал ни одному из саш, задавал безразличные и необидные вопросы, внимательно вслушивался в интонации оппонентов и собеседников.

Единственно, что коробило – насмешки толстого Сашки над, якобы, несбывшимися надеждами инженера подмять под себя жену хозяина. Было в этом нечто обидное, ущемляющее мужское достоинство Машкина. А то, что охранник поливал потоками мутной брани Басова – его дело и его… ответственность. Слушатель прораб – в стороне.

Что же касается сдобной кокетки – Любоньки, Деев в чем то прав. Несмотря на солидный свой возраст – почти сорок, и наличие семьи – жена и двое детей проживают в одиночестве на Сретенке, Федор Иванович не остался равнодушным к прелестям жены банкира. Даже с учетом ее близких отношений с детективом. Возможно, не только с ним. Слишком уж сексуальная бабенка, мужики летят на нее, как мухи на мед, видят – отказа не предвидится.

А чем хуже остальных Машкин? Лысина – не преграда, возраст – далеко не стариковский, возможности, с учетом отдельной спаленки в вагончике – лучше не придумаешь.

Не раз и не два в голову инженера закрадывается шальная мыслишка – попасть в число удачливых любовников Басовой. От женщины не убудет, зато прорабу станет веселей коротать длинные вечера и ночи. А вдруг Басовой понравятся сексуальные упражнения с прорабом? Тогда – полный кайф, на недавнего безработого горюна посыпятся дорогостоящие подарки, увеличится обещанное банкиром вознаграждение…

Сладкие до приторности мечтания подпитывались частыми вечерними приездами хозяйки. Спрашивается, что ей не сидится в Москве, почему она предпочитает длительные беседы с немолодым прорабом тем же театрам, банкетам, концертам, балам? Вдруг тянет бабенку на скучную стройку стремление пообщаться с приглянувшимся ей мужиком? Не стоит ли подхлестнуть события, перенести хозяйку в спаленку?

Федор Иванович отгонял от себя опасные мысли, но они упрямо донимали его, учащая сердечный рифм и рождая в голове заманчивые видения.

Любовь Трофимовна, будто подслушала мучения прораба, перестала появляться в обществе детектива любовника, зато фривольные разговоры усилились, приобретая «адресный» характер.

– Ну, как, Феденька, нашел себе «молочницу» с упругим бюстом и толстым задком? Небось, вволю порезвился, выпустил накопившийся пар?

– Зачем вы так, Любовь Трофимовна? – отчаянно краснел инженер. – Я… не могу…

– А как ты можешь? – хитро спрашивала садистка, напустив на себя предельно невинный вид. – Мы ведь – друзья, посвяти невинную овечку в тайны волчьего секса…

– Извините, мне нужно проверить установку щитовых перегородок, – пятился к выходу инженер. – Слишком много брака… Приходится следить…

– Сидеть! – негромко приказала хозяйка, для наглядности нацелила наманикюренный мизинец на скамью рядом с собой. – Слушать внимательно и отвечать! – помедлила и снова возвратилась к прежнему тону, издевательскому и насмешливому. – Все же, переспал с «молочницей» или ограничился любовными записочками?

Машкин сидел, будто на тлеющих угольях – ему было обидно до слез. Подумать только, эта сексуальная садистка, эта красивая ведьма обходится с сорокалетним мужиком, будто с мальчишкой. Если бы не всегдашняя осторожность и осмотрительность, врезал бы ей Федор Иванович на чистейшем народном языке с одним существительным и добрым десятком прилагательных.