Прости эту неуместную в письме патетику. Что поделаешь, если мы уж по самой профессии своей наполовину на улице живем. И дома, и посреди чуда Михайловского, а душа все равно и в тебе, и где-то еще. Не получится у русского человека спрятаться в своем саду, на милых шести сотках. А как станет получаться, то это уже будем не мы и нас можно будет брать голыми руками. Мы и в Монголии, и в Михайловском все равно себя собираем, если не для Слова, то для молчания, которое будет только другой формой Слова, но Слова, пока Бог с нами и в нас.

В. Курбатов — В. Распутину

30 октября 2006 г.

Псков

Какой прекрасный акафист служили мы вчера в нашем храме. Батюшка привез из Москвы. Старый уж акафист — по меркам нашего времени и молоденький — по истории церкви с 1928 года. Сложил старенький уж и потому доживший на свободе (умер в 1934-м) владыка Трифон (Туркестанов). Когда уж вот-вот Бога-то не только с большой, а и с маленькой буквы готовы были вычеркнуть из словаря, он и восславил его дивными словами. Уже первый икос прекрасен: «Слабым, беспомощным ребенком родился я в мир, но Твой Ангел простер свои светлые крылья, охраняя мою колыбель. С тех пор любовь Твоя сияет на всех путях моих, чудно руководя меня к свету вечности, словно щедрые дары Твоего промысла, явленные мне с первого дня и доныне. Благодарю и взываю со всеми, познавшими Тебя. Слава Тебе, призвавшему меня к жизни. Слава Твоей вечности посреди мира временного» и т. д.

Но более всего поразила меня восьмая песнь. Верно, оттого, что я всю ее думал о тебе и хотел, чтобы ты стоял рядом.

Кондак 8

Как близок Ты во дни болезней. Ты Сам посещаешь больных, Ты склоняешься у страдальческого ложа, и сердце беседует с Тобою. Ты миром осеняешь душу во время тяжких скорбей и страданий. Ты посылаешь нежданную помощь. Ты — Утешитель, Ты — Любовь испытующая и спасающая. Тебе поем песнь: Аллилуйя!

Икос 8

Вспомнить только, когда писано — посреди каких страданий церкви и человека. А вот — поперек всему — излилась песнь, которая одна могла отменить все усилия истребителей. Да в другие года она не могла излиться. Благодарность чиста и подлинна только перед страданием.

У нас просыпался первый снежок. А у вас уж, поди, от Крестовоздвиженской церкви катаются на фанерках ребята, и я завидую им, как они незаметно наживают на будущее очарование воспоминания.

В. Курбатов — В. Распутину

25 октября 2006 г.

Псков

Гена пишет, что вы съездили хорошо. Савва звонит, что говорил с тобой, — так что я как будто и не разлучаюсь. Да еще дописываю книгу про тебя. Именно дописываю — прежнее, дивясь, как мало мы подвинулись к лучшему и как много к худшему. Совсем уж другой народ. Только старики еще и дотягивают прежние заветы. И то уж старики, которым к 80 и дальше. А 70-летние легко обгоняют себя и уж чуть не первые в новом времени, вроде белящихся и румянящихся старух, над которыми смеялся XVIII век. Незаметно выхожу из жизни, из общих забот. На звонки отвечаю бодро, но при этом никуда не выхожу. И звонки эти становятся всё реже. Да почаще бегаю в Михайловское, где запираюсь в «своей» баньке (малом домике, где меня никто не трогает) и оттуда совершаю набеги по окрестным лесам и усадьбам. Кажется, уже знаю каждое колено местного ветра и каждый лист, приветствуя его на земле, как вчера приветствовал его на дереве. Ничего нет слаще молчания в осеннем лесу. Да еще если под мелким дождиком.

Газет не читаю — и время теряет свою власть. И так хорошо на службах, особенно на всенощных при чтении канонов — каждый день разных, неисчерпаемых в благодарении. Там времени, слава Богу, нет, а есть один долгий Господний день, где нет ни первого Рима, ни второго, ни третьего — а есть только один Иерусалим.