– Да, да, он всегда любил оленину, – продолжал Майкл, – и кружку бордо. Провозглашаю тост в его память. Окажите честь, друзья!

Когда память покойного героя была должным образом почтена, Лэмборн стал расспрашивать о Прайсе из Пэдворта.

– И Прайс из Пэдворта отправился к черту, – сострил торговец. – Ему уж лет десять как даровали бессмертие. А каким способом – про это, сэр, лучше всего знают Оксфордский замок, мистер Тонг да десятипенсовая веревка.

– Как, значит, они вздернули беднягу Прайса? И только за то, что он любил прогулки при лунном свете? Подымем стакан в его память, господа. Все веселые ребята – охотники до лунного света. А что Хел с пером, тот что жил близ Яттендена и носил длинное перо? Забыл я его имя.

– А, Хел Хемпсид! – воскликнул торговец. – Ну, вы, верно, помните, что он разыгрывал из себя джентльмена и все совал свой нос в государственные дела, а потом вдруг влип в какую‑то историю по делу герцога Норфолка вот уж года два‑три назад, бежал за границу, за ним гнались по пятам с указом об аресте, и с той поры о нем ни слуху ни духу.

– Ну, после этих страшных историй, – сказал Майкл Лэмборн, – вряд ли стоит спрашивать о Тони Фостере. Раз у вас такое изобилие веревок, самострелов, указов об аресте и тому подобных прелестей, вряд ли Тони сумел от всего этого ускользнуть?

– О каком Тони Фостере ты говоришь? – спросил владелец гостиницы.

– Да о том, кого звали Тони Поджигай Хворост, потому что он поднес огоньку, чтобы зажечь костер вокруг Лэтимера и Ридли, когда ветер задул факел у Джека Тонга и никто другой не хотел дать палачу огня ни из дружбы, ни за деньги.

– Тони Фостер жив‑здоров, – ответил хозяин. – Но вот что, родственничек, не советую тебе называть его Тони Поджигай Хворост, если не хочешь, чтобы тебя пырнули кинжалом.

– Что? Он стал стыдиться своего прозвища? – воскликнул Лэмборн. – Ну, раньше он, бывало, похвалялся им и говорил, что ему так же приятно видеть жареного еретика, как и жареного быка.

– Да, но это, куманек, было во времена королевы Марии, – ответил хозяин, – когда отец Тони управлял здесь имением аббата из Эбингдона. Но потом Тони женился на чистокровной прецизианке, и поверьте, что он сделался заядлым протестантом.

– И теперь заважничал, стал задирать нос и презирать своих старых друзей, – добавил торговец.

– Значит, дела у него пошли на лад, как пить дать, – сказал Лэмборн. – Как только у кого появятся собственные червонцы, он сейчас же начинает держаться подальше от тех, чьи средства зависят от достояния других людей

– Пошли на лад, да не очень‑то! – возразил торговец. – А вы помните Камнор‑холл, старый замок около кладбища?

– А как же, я там трижды обворовывал фруктовый сад. Да что из того? Это было жилище старого аббата, когда в Эбингдоне была чума или какая‑то другая хворь.

– Да, – подтвердил хозяин, – но это было очень давно. А теперь там распоряжается Энтони Фостер. Он живет в замке с разрешения одного знатного вельможи, который получил церковные земли от королевы. Вот там он и проживает, и ему дела нет до любого бедняка в Камноре, как будто его самого пожаловали в рыцари.

– Нет, – возразил торговец, – тут дело не только в гордости Тони: в доме у него имеется прекрасная леди, и Тони даже солнечному лучу не дозволяет на нее взглянуть.

– Что? – воскликнул Тресилиан, который сейчас впервые вмешался в разговор.