Бабуля оказалась презанятной. В ожидании мамы мы с ней пили чай, говорили о фильмах Ромма, а когда я осторожно поинтересовалась, на предмет чего ей, собственно, назначено, дама всплеснула венозными ручками:

– Сны, милая моя, сны!

– Она действительно толкует сны?

– Фи, – дама брезгливо поморщилась, – что за вульгарное слово? Она читает их. Помните, у Ахматовой, нет, у Блока... Словом, она заглядывает в сны сквозь магический кристалл.

– Откуда у нее это?

– А вы разве не знаете? – на лице Аделаиды Гидеоновны отразилось изумление. – Вы же самый близкий для нее человек! Неужели она?.. – Старушка пожевала сухонькими губками, задумалась, потом просветлела и удовлетворенно кивнула. Видимо, сама себе она уже объяснила этот феномен разобщенности поколений. – Дело в том, миленькая, что вашей маме было знамение.

– Что было?

– Знамение. Она ведь, как выразился бы Велимир Хлебников, живет вне.

...Несколько раз я пыталась использовать мамины способности и просила сс объяснить, что значит тот или иной сон. Мама краснела, страшно смущалась и говорила, что все это ерунда. И вот теперь, меряя шагами свою уютную, заставленную финской мебелыо камеру гэбэшной тюрьмы дачного типа, я думала о том, что если есть на земле человек, способный растолковать мне мой непрекращающийся двухнедельный кошмар, то это только она. В том случае, естественно, если у меня окончательно поедет крыша и я решусь убить собственную мать подробностями жизни двойного агента...

Утром следующего дня, когда в томительном поиске хоть какого нибудь занятия я вымыла го

– Естественно.

– Преследуете какую то конкретную цель?

– Преследую, – кивнул Тополев. – С сытым человеком легче общаться.

– Через желудок путь лежит только к сердцу мужчины.

– А к сердцу женщины?

– Насколько я могу судить, вы уже благополучно миновали возраст отроческих поллюций, так что могли бы не задавать идиотские вопросы.

– С вами очень трудно разговаривать.

– Но нужно, да?

– Да.

– Хотите – облегчу вашу задачу?

– С вашим характером?

– Хотите или нет?

– Ну, допустим.

– Говорите со мной, как нормальный человек с нормальным человеком. Перестаньте видеть во мне замаскированного агента империализма. Не расставляйте мне ловушки, не хитрите, не играйте словами. Спрашивайте в лоб – и, возможно, мы сэкономим время.

Впервые с начала разговора Тополев взглянул на меня с интересом.

– Вы говорите так, словно вам абсолютно нечего скрывать, – сказал он, плюхаясь в глубокое кресло.

– А что – есть?

– А вы как думаете?

– Я думаю, что у вас накопилась тьма вопросов ко мне. Я думаю, что ответы на эти вопросы «Lufthanza». Снимок был не очень четкий – его, наверно, сделали через иллюминатор в салоне другого самолета.

– Да, это он, – сказала я, возвращая Тополеву фотографию. – Только с усами.

– Где они вас держали?

– На какой то вилле. Помню, что от «Плазы» это минут двадцать езды.

– Вы жили там одна?

– Нет, в соседней комнате постоянно находился человек.

– Имя?

– Вирджил.

– Охранник?

– Не только. Он приносил мне еду. Кроме того, во время допросов он, по моему, все время стоял за дверыо.

– Сколько допросов провел с вами Юджин?

– Я не считала. Он работал с утра до вечера, с короткими перерывами.

– Он угрожал вам?

– Нет.

– Вас проверяли на полиграфе?

– Да.

– Вы помните вопросы, которые вам задавали?

– Естественно, не все.