Через сорок пять минут я уже была в блестящей форме. Если не для побития мирового рекорда по прыжкам в длину, то, как минимум, для покорения высот страха, неуверенности и внутреннего дискомфорта.

– Ну, – сказала я, в последний раз окидывая себя взглядом в огромном зеркале, – кажется, теперь все в порядке. В бой, незаконнорожденный агент КГБ Валентина Мальцева!

В то утро мраморный холл «Плазы» чем то напоминал третью секцию ГУМа, когда там выбрасывают чешскую бижутерию. Около полусогни разномастно одетых мужчин и женщин в возрасте от двадцати пяти до девяноста лет о чем то возбужденно переговаривались, пожимали друг другу руки, выкрикивали приветствия, а одна пожилая дама в старомодной шляпке, украшенной здоровенным искусственным кустом аспарагуса, повторяла, как заводная:

– Эсмеральда, где ты? Эсмеральда...

– Она сумасшедшая, не реагируйте, – сказал Гескин, неожиданно оказавшийся за моей спиной. На нем был серый в мелкую черную клеточку пиджак, черные брюки, голубая рубашка и весьма фривольный, если учитывать возраст и социальный статус барона, шейный платок. – Все время ищет свою собаку, которую сама же похоронила в сороковом, после налета немцев на Лондон. При всем том – прекрасный критик и тонкий знаток творчества всех латиноамериканцев – от Бастоса до Борхеса.

– Доброе утро, барон.

– Ох, простите! Доброе утро, мадемуазель! – Гескин галантно расшаркался и поцеловал мне руку. – Как спалось?

– Как на партсобрании.

Гескин хмыкнул:

– Для коммунистки вы прекрасно выглядите.

– Это комплимент?

– Констатация факта. До ланча я вообще не делаю комплиментов, – Гескин огляделся по сторонам, явно ища кого то, потом вновь повернулся ко мне: – Такая бурная ночь... Угрозы, шантаж, люминал в стакане, пистолет у виска... Поделитесь опытом, как вам это удается?

– Что «это»? Подмешивать люминал в кофе?

– Нет, так крепко спать после всего.

– У нас, русских, коварство в крови, разве вы не знали? Холодные и расчетливые орудия коммунистической системы.

– А у нас, евреев?

– Это, увы, тайна. Как оборотная сторона Луны. Всякий раз, когда кто то чего то не понимает, сразу валят на евреев. Я же говорила вам, что все мы – рабы привычек...

Неожиданно общий гомон вспорол резкий баритон:

– Леди и джентльмены – участники международного симпозиума, посвященного творчеству Хулио Кортасара! Прошу всех подойти ко мне, – произнес невысокий пожилой толстячок на прекрасном английском. – Разрешите приветствовать вас в столице Аргентины и сообщить, что автобус подан. Пожалуйте к выходу!..

Гомон возобновился, но уже с новой, возбужденной интонацией. Курящая, галдящая толпа, распространявшая ароматы духов, кофе и хорошего мыла, потянулась к вертящейся стеклянной двери вестибюля.

– Неужели все эти люди – участники симпозиума? – поинтересовалась я, пока мы с Гескином двигались к выходу.

– А что, не похожи?

– Да не очень.

– Думаю, что все. Хотя не могу сказать, что все они литературоведы, критики или писатели, – Гескин подал мне руку, и я поднялась по высоким ступенькам в салон огромного канареечно желтого автобуса. Через секунду барон уже сидел рядом.

– На что вы намекаете?

– Видите ли, любое подобное сборище чем то напоминает панель: в основном места заняты профессионалами. Но бывает, что забредают и любители...

– Вы имеете в виду меня или себя?

– Вот теперь я вижу, что вы действительно выспались, – улыбнулся Гескин и второй раз за утро поцеловал мне руку.

– Вы и дальше намерены демонстрировать наши приятельские отношения? – спросила я вполголоса.