– Барон, мы ведь уже договорились. И не забывайте: славянская половина моей крови всегда с вами.

– Чтобы выпутаться из наших проблем, боюсь, потребуется как раз другая половина.

– Неужели все так плохо?

– А вы как думали? КГБ, мадемуазель, – серьезная фирма. Его людям неведомо чувство юмора. Они как волки – всегда голодны и всегда агрессивны. Выполнил задание – молодец, не выполнил – пеняй на себя.

– Но ведь могло же случиться, что вся эта провокация против Телевано попросту сорвалась?

– Кто же будет виновен в срыве операции?

– Я.

– Исключено, – Гескин вновь подошел к окну и посмотрел на улицу. – Конечно, они с вами явно чего то не учли. Скорее всего, недооценили вашу проницательность... – Барон криво усмехнулся: – Тем не менее от вас почти ничего не зависит.

– Господин Гескин, вы должны меня подставить, ведь так?

– А какую роль играет рукопись, которую я должна передать Телевано?

– И этого я не могу вам открыть.

– Барон, а может, вам все таки пристрелить меня, а? Другого выхода, судя по всему, не остается.

– Неплохая мысль, – слабо улыбнулся Гескин. Я ведь чуть было так и не сделал. Вы меня очень напугали, Валя...

– А что вас остановило, тоже не скажете?

– Горничная.

– Кто?

– Горничная отеля. Она видела, что вы вошли сюда раньше меня, и, как порядочная служащая, позвонила, чтобы поинтересоваться, на месте ли мои вещи. Так что, пристрелив вас, мне пришлось бы оправдываться не только за испачканное покрывало...

И тут наступила разрядка. Я стала смеяться, йотом залилась хохотом, а спустя несколько секунд почувствовала, что снова плачу, не переставая при этом смеяться.

Барон наблюдал за моей истерикой понимающим взглядом человека, повидавшего на своем веку и не таких идиоток. Когда приступ иссяк, он осведомился:

– Так, может, поговорим о деле?

– А о чем мы толкуем весь вечер, по вашему? О лесбийской любви?

– Есть один вариант...

– Говорите. Я согласна на все. Ничего страшнее того, что я пережила под дулом вашего идиотского пистолета, мне уже не грозит, я уверена.

– Ну что ж... – Гескин глубоко затянулся и выпустил густую струю дыма, – актерские способности у вас, безусловно, есть...

– Вы мне льстите, господин Гескин. Судя по вашему приступу на моей кровати, я просто девочка в белых носочках.

– Опыт, дорогая моя, жизненный опыт, и только. Впрочем, не в этом суть. На сей раз играть придется вам. Это будет ваша партия. Я же буду только подавать мячи...

– А против кого я буду играть?

– Вы помните имя автора, назвавшего вас «жидовкой»?

– Алексей Сидорчук, – автоматически отрапортовала я.

– Ну что ж, – меланхолично протянул Гескин, – значит, попробуем сыграть против Сидорчука...

20

Буэнос Айрес. Гостиница «Плаза»

3 декабря 1977 года

Утром в мою честь прозвучала оперная увертюра. Я долго не понимала, что, собственно, происходит, откуда музыка, почему с утра пораньше, пока не сообразила, что все еще сплю, а роль оркестра исполняет мой замечательный телефон, выдававший с ритмичной периодичностью законченные музыкальные фразы.

– Алло!

– Сеньора Мальцефф? – вежливо поинтересовался женский голос с таким ужасным прононсом, что я спросонья даже не уловила, где нахожусь – за границей или на редакционной летучке.

– Да.

– Сеньора просила разбудить ее в семь.