Обладатель пончо опасливо покосился, увидел, что в руках у меня остался только фонарик, легко вскочил на ноги, показал мне на мула и махнул рукой куда то на запад.

Еще через минуту я сидела в остро пахнувшем козьим сыром седле и продолжала свое бесконечное путешествие. Передо мной маячила спина проводника с рассыпанными до лопаток волосами – прямыми и черными, как жженая кость.

Потом, кажется, я задремала. Мне снились оборванные провода, картофельное поле, скользкое и глинистое после дождя, большой письменный стол

– Я так понимаю, Валентина Васильевна, – на чистом русском языке пробасил Габен, который при ближайшем рассмотрении оказался лет на двадцать моложе своего прототипа, – что верхом вы ездили впервые в жизни? – Он протянул мне руку: – Обопритесь, так вам будет легче дойти до дома...

– До какого дома? – я завертела головой, но, кроме окаймленной густыми зарослями и яркими белыми цветами поляны, ничего не увидела. – И вообще, коль скоро вы не глухонемой, может, объясните мне, где я нахожусь и кто вы такой?

– Обязательно. Вот только до дома дойдем, и все объясню.

Габен помахал на прощанье проводнику и, предупредительно подстраиваясь под мои мучительные попытки возвратить протезам свойства биологических конечностей, повел меня куда то в сторону.

– Я так понимаю, что дом в местных условиях – это землянка в три наката? – спросила я, радостно ощущая первые признаки возвращения моих ног к жизни.

– В каком то смысле вы абсолютно правы.

– Если вы скажете еще, что пока я спала, этот глухонемой Сусанин вывел меня в белорусские леса, то я вас даже расцелую, несмотря на всю неприязнь к небритым мужчинам.

– Увы, Валентина Васильевна, – с грустью молвил Габен, – это совсем не белорусские леса.

– А почему «увы»?

– Потому что здесь нет грибов.

– Любите грибы?

– Соленые? Под водочку? Обожаю!

– Лечитесь здесь от алкоголизма?

– А вы веселая дама.

– Еще обхохочетесь...

Домом оказалась типично деревенская хижина – плоская, бревенчатая, с узкими окнами и покосившимся крыльцом.

– Вот мы и дома, – Габен широко повел рукой, словно приглашая меня войти в районный дворец бракосочетаний. Не хватало только марша Мендельсона. – Добро пожаловать!

Внутри хижина представляла собой небольшую комнату с перегородкой, служившую, видимо, и столовой, и гостиной, и спальней. Несколько грубо сколоченных стульев, кровать, покрытая косматой шкурой, два разнокалиберных кресла у выложенного грубым булыжником камина... В этот пасторальный интерьер абсолютно не вписывался современный телефонный аппарат с кнопками вместо привычного диска, стоявший прямо на полу.

– Располагайтесь, Валентина Васильевна... – Габен усадил меня в кресло и направился к перегородке, – через пару минут я вернусь...

Я с наслаждением вытянула ноги. Жестокие уроки последних дней должны были, как мне казалось, научить меня не расслабляться ни на секунду. Но в этой теплой, по деревенски уютной хижине я вдруг почувствовала себя так хорошо, так безмятежно, что сама испугалась своего спокойствия. Мне даже почудилось, что сейчас из за перегородки выйдет мама и спросит...

– Кушать будем?

От неожиданности я вздрогнула: Габен сосредоточенно нес огромный деревянный поднос, уставленный едой. Ловко подтолкнув к моим ногам низенький табурет, он поставил на него поднос, подтащил с другой стороны второе кресло, сел и, предвосхищая мои вопросы, решительно заявил:

– Попробуйте, на что способен мужчина, влачащий одинокое существование в глуши Кордильер. Если не понравится, я дам вам телефон и имя человека, которому вы, вернувшись домой, сможете позвонить и сказать все, что вы обо мне думаете.