|
А беспредел в разведке – очень опасная вещь. Если агенты двух сверхдержав начинают палить друг в друга, значит, мир на грани катастрофы. Ваш преподаватель балетного искусства со своим подручным уничтожил в течение пяти минут пять кадровых работников ЦРУ. Такого числа жертв у нас не наберется и за десять лет работы во всем мире. А они там не прохлаждаются в барах, можете мне поверить... Почему они это сделали? И Мишин, и этот Андрей, вне всякого сомнения, профессионалы. Их поведение в экстремальной ситуации подтверждает это на сто процентов. Следовательно, они не могли пойти на подобное безумство, не имея приказа. А такой приказ мог быть вызван только исключительно важной причиной. Поверьте, мы не первый год работаем против ваших доблестных соотечественников, однако ничего подобного за весь послевоенный период не происходило ни разу! В чем же эта причина, Вэл? Ваше мнение?
– Я уже говорила вам, что не знаю... Меня начинало подташнивать. Видимо, сказывались усталость и нервное напряжение. Габен действительно предусмотрел все. Те незабываемые сорок восемь часов в его хижине прошли в атмосфере именно таких допросов – длительных, изматывающих, с каверзными подковырками и резкими переходами. Он прекрасно подготовил меня и, как я теперь понимала, не напрасно жевал свои лепешки с чилийскими специями в глуши Кордильер. Я вспоминала его наставления, его выводы относительно возможных оборотов допроса, поражалась его прозорливости, его способности предусмотреть мельчайшие нюансы, но... Навязчивая мысль не давала мне покоя: я никак не могла отделаться от ощущения, что Юджин – вовсе не чужой мне человек, не идеологический и политический противник, не зловещая фигура с черной планеты Мировая Буржуазия и даже не враг мне, моей непотопляемой приятельнице, моей матери... Я вовсю настраивала себя против пронизывающего и в то же время простодушного взгляда иссиня черных глаз, я хотела использовать образ человека, неутомимо допрашивавшего меня, как некий эмоциональный аккумулятор, в котором я бы черпала энергию для создания защиты, экрана... А сидел передо мной вполне нормальный и весьма симпатичный парень, который разговаривал со мной на моем родном языке, использовал похожие обороты, читал те же книги. Встреться он мне где нибудь на Сретенке, в метро или в читалке МГУ – я, вполне возможно, приняла бы его за аспиранта или коллегу... – О чем вы задумались, Вэл? – Здесь, за границей, я стала ужасной эгоисткой, Юджин. И думаю преимущественно о себе. – Скажите, Вэл, вы себе нравитесь? – А почему вы спрашиваете об этом? – Мне показалось, что вы из категории женщин, которые не могут жить, не уважая свои поступки. Мне правильно кажется? – Боюсь, что это слишком топкие нюансы после столь долгого допроса. – И все же – вы не ответите на мой вопрос? – Раньше нравилась. – А что изменилось с тех пор? – Многое, Юджин. – У вас очень усталое лицо. – Хотела бы я посмотреть на вас, если... – Нет, нет, – улыбнулся он, – я говорю не о физической усталости. – Все очень просто, Юджин: я хочу домой. К маме. Надеюсь, это желание не кажется вам противоестественным? – Ну хорошо, на сегодня хватит, – он захлопнул блокнот, аккуратно завинтил колпачок авторучки и, видя, что я по прежнему сижу в кресле, вопросительно уставился на меня: – Вы что то хотите сказать, Вэл? – Спросить. – Слушаю вас. – Скажите, а эти люди... Ну, те, кого... – я старалась выразиться как нибудь поделикатнее. – Вы спрашиваете о тех, кто погиб на вилле? – Да. Они были вашими друзьями? – Они были моими коллегами, Вэл, – Юджин вдруг встал во весь рост, и я впервые по настоящему увидела, как он высок. |
