– Кто? – почувствовав, что мое горло словно обложили наждачной бумагой, я потянулась за стаканом и допила несколько капель, сиротливо перекатывавшихся на дне.

– Тог самый... – Юджин как то криво усмехнулся и посмотрел куда то поверх моей головы. – Тот самый парень в очках, который, но вашим словам, чуть не влепил вам пулю в лоб.

– А что, не влепил бы?

– Думаю, не стоит так расстраиваться. В конце концов, не вы его убили.

– Не я...

– Ну и довольно! – Юджин подошел ко мне и протянул руку: – Спасибо вам.

– За что?

– За Ника.

– Завтра вы будете опять меня допрашивать?

– Скажем так: я хотел бы возобновить нашу беседу.

– График прежний? Двенадцать часов?

– Возможно, – как то по мальчишески улыбнулся Юджин. – Но обещаю вам, что по крайней мере часть нашей беседы пройдет в более непринужденной обстановке.

– Вы намерены вести допрос под песни Элвиса Пресли?

– Я намерен пригласить вас в ресторан...

35

Буэнос Айрес. Дом без адреса

9 декабря 1977 года

Это был очень странный и, по всей видимости, старый дом. Просторная планировка, добротная мебель начала века, обитая мягкой тканью с тривиальными цветочками и ягодками, затейливые завитушки на карнизах дверей и бордюрах, окаймлявших высокие белые потолки, и, особенно, до блеска начищенные медные ручки, крупные, изящно изогнутые и, как сказал бы нынешний дизайнер, нефункциональные, – все это чем то напоминало мне Львов, где я гостила однажды на каникулах.

После двух суток пребывания в этой комфортабельной тюрьме мне было трудно судить об истинных размерах дома, не говоря уже об убранстве комнат, которых здесь должно было быть не меньше тридцати. Пока же я тщательно обследовала свои апартаменты – огромный сорокаметровый зал, в который, видимо, при пожаре снесли всю имевшуюся в доме мебель, а потом забыли расставить по местам. Я вспомнила конспиративную виллу и тут же поняла, почему эта огромная неуютная комната сразу показалась мне знакомой: то же нагромождение диванов, пуфиков, этажерок, кресел качалок, стенных шкафов, трельяжей с потускневшими зеркалами, то же ощущение некогда царившей здесь, но утраченной, вероятно, навсегда атмосферы первоначального благородства, перекупленной через подставное лицо за твердую валюту. Стиль ЦРУ.

После всего происшедшего я чувствовала, что становлюсь суеверной. Во мне перемещались и что то назойливо нашептывали пугающие своей неопознанной природой импульсы, полузабытые детские ассоциации, странные ощущения, в которых я твердо решила разобраться, как только выполню задания всех разведок мира. Но в одну примету я поверила окончательно и безнадежно: скопление мебели в комнате – не к добру.

Да, чуть не забыла сказать, что к моей темнице со следами былой роскоши разбогатевших еврейских эмигрантов из польских и белорусских местечек, открывших в начале века здесь, в Аргентине, свою вожделенную Америку, примыкала солидных размеров ванная комната со всеми положенными причиндалами. Правда, не такими современными, как в гостинице «Плаза», но вполне удобными и приятно пахнущими лавандой.

Мои вещи, которые я так бездарно бросила в «Плазе», выстиранные и выглаженные чьей то заботливой и, вне всякого сомнения, женской рукой, висели на плечиках и лежали стопкой в шифоньере.

И последняя деталь, чтобы у какой нибудь начитанной девицы не возникло, упаси Господи, желания разделить мои заграничные тяготы или, того хуже, завидовать мне: все три окна, выходившие во внутренний двор, – довольно унылая икебана, составленная из подстриженного газона, нескольких кипарисов и чего то вроде беседки в пионерлагере «Медсантруд», были забраны толстыми чугунными решетками.