|
Кларенс был бледен, Пинкни побагровел, миссис Брант, очевидно, не уяснив себе значения их совместного призыва, обратилась к судье Бисуингеру, задыхаясь от бешенства и обиды. – Приберегите ваше милосердие для вашего собрата шпиона! – крикнула она, презрительным жестом указывая на мужа. – Я отправляюсь с этими джентльменами. – Вы не уйдете, – сказал Кларенс, – пока я не поговорю с вами наедине. – И он крепко сжал ее руку. Начальник полиции и арестованные медленно потянулись друг за другом со двора, заговорщики вежливо раскланивались с миссис Брант и в презрительном молчании отворачивались от судьи Бисуингера. Он проводил их до ворот и остановился. Потом, повернувшись к миссис Брант, которая все еще пыталась вырвать руку, сказал: – Если у меня и были угрызения совести, когда я обманул вас, принимая ваше приглашение, они исчезли, как только я вошел в этот дом. И я надеюсь, – добавил он строго, обращаясь к Кларенсу, – что теперь хозяином остаетесь вы. Он ушел, и Кларенс запер за ним ворота. В ответ на гневный жест жены он тихо сказал: – Я не собираюсь ограничивать вашу свободу после того, как наш разговор закончится, но до тех пор я попрошу вас не прерывать меня. Сохраняя презрительное выражение лица, она вновь опустилась на стул, с насмешливым смирением сложив руки на коленях и глядя на свои длинные, стройные, изящные ножки. В этой позе было что то от ее прежнего обаяния, и это задело Кларенса за живое. – Мне нечего сказать о том, что сейчас произошло в этом доме, разве только, что, пока я остаюсь в нем, хотя бы формально, хозяином, это не повторится. Я не стану более пытаться влиять на ваши политические взгляды, но не позволю вам проявлять их так, чтобы можно было заподозрить, что это делается с моего одобрения. А вообще я не стесняю вашу свободу – вы можете присоединиться к вашим политическим единомышленникам, когда захотите, и на вашу собственную ответственность, Но прежде я должен узнать от вас: здесь только политические симпатии или есть и кое что другое? Пока он говорил, она бледнела и краснела, сохраняя неизменной свою презрительную позу, только при последних словах на ее лице выразилось искреннее, хоть и смутное, недоумение. – Я вас не понимаю, – вымолвила она, поднимая на него холодно вопросительный взгляд. – Что вы хотите этим сказать? – Что я хочу сказать? А что хотел сказать судья Бисуингер, когда назвал капитана Пинкни двойным предателем? – бросил он резко. Она вскочила со сверкающими глазами. – И вы – вы! – смеете повторять подлую ложь этого отъявленного шпиона? Так вот что вы хотели мне сказать, вот оскорбление, для которого вы меня здесь удерживали! Да разве вы можете понять бескорыстный патриотизм или преданность – хотя бы вашим собственным идеалам, разве вы смеете судить обо мне с вашей низкой точки зрения торгаша янки! Да, это вполне вас достойно! Она быстро прошлась по балкону, потом внезапно остановилась перед ним. – Теперь я все поняла, оценила ваше великодушие! Вы разрешаете мне присоединиться к обществу этих благородных джентльменов, чтобы я тем самым оправдала вашу клевету? Признайтесь, вы сами надоумили этого шпиона вступить со мной в переписку и приехать сюда… чтобы поймать меня в ловушку. Да! Поймать женщину, которая только что заступилась за вас перед этими джентльменами, сказав, что вы не способны солгать. Как бы не так! Пораженный диким неистовством ее речей и движений, Кларенс и не подумал, что, когда женщины утрачивают всякую логику, они говорят искреннее всего; ее нелепые выводы казались ему с мужской точки зрения или притворством – чтобы выиграть время для размышления, или театральной выходкой в духе Сюзи. |
