|
И тогда Кларенс очнулся – зоркий, отважный, сильный, насторожившийся! Его чувства обострились до предела, он прекрасно слышал каждое слово секундантов на расстоянии нескольких шагов. Он слышал, как секундант противника небрежно сказал помощнику шерифа: – Полагаю, что в этом деле излишне предлагать сторонам извиниться или изменить свое решение. И ответ помощника шерифа: – Думаю, что мистер Брант будет драться не на шутку, но выглядит он как то странно… Другой секундант засмеялся. – В первый раз они всегда такие. – Да, – с беспокойством заметил второй секундант, как только помощник шерифа отошел, – но, чёрт возьми, мне не нравится выражение его лица! Зрение Кларенса было тоже напряжено до предела, и, хотя при жеребьевке он не получил права на выбор позиции и был поставлен лицом к солнцу, он даже при ослепительном свете отчетливо видел противника в черном, идущего к барьеру, и различал черты его лица, видел, как небрежная, высокомерная улыбка Пинкни сменилась выражением ужаса, когда он, отбросив сигару, взглянул на Кларенса. Кларенс почувствовал, что нервы его крепки, как сталь; при счете «три» пистолет вздрогнул в его вытянутой руке, и одновременно грянул выстрел. И в ту же минуту незыблемый, как гранитный утес, Кларенс увидел, что противник падает, как то нелепо подгибая ноги, и беспомощно оседает на землю, словно заколотый бык; даже смерть не увенчала его достоинством. Не двигаясь с места, Кларенс опустил пистолет, из которого вилась тоненькая струйка дыма, а доктор и секунданты подбежали к обмякшему телу, попытались приподнять его, потом отступили, и кто то из них сказал: – Прямо в лоб, черт побери! Помощник шерифа, с любопытством взглянув на Кларенса, шепнул: – Ну, этого вы уложили, и, по моему, вам лучше поскорее убраться отсюда. Они этого не ожидали… Они в бешенстве, они могут напасть на вас, и, кажется, – добавил он с расстановкой, – они только сейчас узнали, кто вы такой. Он не кончил еще говорить, когда до слуха Кларенса из группы людей, стоявших вокруг убитого, донеслись слова: «Да ведь это щенок Хэмилтона Бранта!», «Весь в отца!» Без колебаний он хладнокровно направился к ним. Ожесточенная гордость, никогда прежде не испытанная, проснулась в нем, когда голоса притихли и люди подались назад. – Насколько я понял из слов моего секунданта, – произнес он, обводя их взглядом, – вы, кажется, не считаете себя удовлетворенными, джентльмены? – Дуэль была в общем правильная, – отозвался секундант Пинкни в некотором замешательстве, – но мне сдается, что он, – секундант указал на убитого, – не знал, кто вы такой. – Иными словами, он не знал, что я сын человека, опытного в обращении с оружием? – Думаю, что так, – ответил секундант, растерянно оглядываясь на других. – Я рад сообщить, сэр, что я более высокого мнения о его мужестве, – сказал Кларенс, приподнял шляпу перед убитым и отошел в сторону. Он не испытывал ни угрызений совести, ни тревоги, он даже не жалел о том, что совершил. Должно быть, это было видно по его лицу; секунданты, по видимому, потрясенные его полнейшим хладнокровием, робко и почтительно ответили на его сухой прощальный поклон. Поблагодарив помощника шерифа, он возвратился в гостиницу, оседлал своего коня и ускакал. Но он направился не к ранчо. Теперь, когда он снова мог думать о будущем, ранчо его не интересовало, даже эпизод с Сюзи был забыт. После убийства Пинкни и под впечатлением слов секунданта он увидел себя в новом свете – себя и свое странное чувство свободы от ответственности. |
