Хотя ничего такого, чего нельзя было бы предположить заранее, в его словах не было, тем не менее княгиня растерялась и не нашлась что ответить. Лицо ее сделалось жалким, и она разрыдалась, Старичок тут же, вскочив с кресла, принялся вокруг нее хлопотать и подпрыгивать, а очень удивленный граф смотрел на княгиню во все глаза, не зная, как ему поступить: чего чего, а столь бурного взрыва материнских чувств он никак не мог предвидеть.

– Простите, мадам, – сказал он, – если я вас обидел какой нибудь неосторожностью. Но мое отношение к вашей дочери столь искренно и нежно, что я не счел возможным давать волю слухам и сплетням и откладывать решение своей судьбы на неопределенный срок. Мне хотелось бы сегодня же услышать ваше решение…

Столь категорическое заявление вызвало целую бурю: если до этого княгиня плакала тихо и в платочек, то теперь она откинулась на спинку кресла и залилась такими слезами, что граф смешался окончательно.

– Да скажите, что же, в конце концов, происходит в этом доме? – воскликнул он и, подняв глаза, замер с открытым ртом: в дверях напротив стояла юная Бек Назарова. Она была так же прекрасна, как и всегда; как и всегда, лучились ее большие глаза, подчеркнутые черными стрелами бровей; как всегда, по упругим щечкам разливался очаровательный румянец и так мило подчеркивали их упругость нежные ямочки; как всегда, высокая прическа украшала ее маленькую восхитительную головку; как всегда… но, боже, что на ней за наряд, какое безвкусное коричневое платье, и этот полосатый фартук из бумажной ткани!..

– Да вы с ума сошли! – все поняв, вскочил со своего кресла граф и бросился к княжне. – Зачем? Зачем вам, такой молодой и прекрасной, этот грубый наряд сестры милосердия?! Не верю, не могу поверить, – говорил он в отчаянии. – Да знаете ли вы, наивное дитя, какие вас ожидают испытания?!

– Казалось, она уже была готова ко всему, и поэтому крики графа не произвели на нее ни малейшего впечатления.

– Объясните хоть вы ей, на какое она себя обрекает безумие, – пролепетал подскочивший сбоку старичок с синей лентой через плечо.

– Ах, оставьте меня в покое, дядя, – сказала Бек Назарова и прошла к столу.

– Да вы просто бессердечны! – воскликнул граф. – Взгляните на вашу матушку, проникнитесь ее мольбами, пожалейте ее, наконец.

Бек Назарова как то нехорошо усмехнулась и ничего ему не ответила: казалось, мысли ее витали далеко отсюда.

– Не старайтесь, граф, это бесполезно, – сказала, вытирая платочком слезы, Бек Назарова старшая. – И ты, Серж, перестань, – обратилась она к старичку. – Удивляюсь только, какую я вырастила бессердечную и черствую дочь.

– Мама! – оборвала ее Бек Назарова, вспыхнув.

Но княгиня продолжала:

– Надеюсь, теперь вы понимаете, любезный Иван Семенович, почему я не нашлась ответить на ваш вопрос.

Граф удрученно склонил лысеющую голову.

– Это случилось всего три дня назад, – продолжала княгиня. – Уверена, что решение принято не самостоятельно, что дочь мою подучили, пользуясь ее добротой и мягкосердечием. Но каковы подруги – ведь ни одна из них не приняла на себя столь тяжкий крест!..

– Неправда, мама, – сказала Бек Назарова. – Кэти тоже едет, и сегодня мы должны с ней встретиться на вокзале…

– Как на вокзале? – вскрикнули все вместе.

– Мой поезд отходит через час, – сказала княжна.

– Боже, как это жестоко! – воскликнула мать. – У нас даже нет возможности по человечески проститься!

Граф подошел и взял Бек Назарову за руку. Рука ее была безжизненна.