Шивалль и леди решили остановиться и перекусить. Фелток и Брасти остались охранять их, а нас с Кестом отправили обследовать окрестности, чтобы убедиться, что остаток пути безопасен. Я воспользовался возможностью насладиться городом в краткий миг между закатом солнца и восходом луны: сумерки — единственное время в Рижу, когда, одним лишь святым известно отчего, знать города не чувствует необходимости убивать собственных горожан. К несчастью, мы здесь были чужаками.

— Нам придется это сделать, Фалькио, — в сотый уже раз сказал Кест. Он редко повторялся, потому что обычно поступал так, как считал нужным, а затем уже разбирался с последствиями. Именно поэтому я предположил, что он пытается не повлиять на мое решение, а лишь подвести к неизбежному заключению. — Ты же понимаешь, что они сговорились об этом еще тогда, когда мы мотались по стране, — продолжил он. — Решили установить новую монархию, которая будет полностью подчиняться воле герцогов, чтобы им не пришлось столкнуться с новым королем, подобным Пэлису.

— Герцоги и так всем управляют, — возразил я. — Какая разница?

— Разница в том, что теперь их правление будет распространяться на всю страну, а не ограничиваться землями герцогств.

— Оглянись, — сказал я. — Мир развратился и наполнился насилием до самых краев: такого мы даже себе представить не могли.

— Да, а если мы позволим им посадить эту девицу на престол, он станет еще хуже. Какими бы ужасными ни были герцоги, они пока открыто не нарушают королевского закона. Они знают, что если в силу войдет более — менее порядочный герцог или, дай нам святые, появится новый король, то им будет грозить опасность. Но если мы допустим, чтобы их планы осуществились, то увидим самое корыстное и жестокое правление в истории, которое и станет законом. Королевским законом, Фалькио.

— Если это произойдет, мы станем драться. И победим: мы же всегда в конце концов побеждаем.

— Не хочу, чтобы Брасти оказался прав насчет тебя, — ответил Кест. — Ты же знаешь, что нас мало. В лучшие годы нас было сто сорок четыре, а теперь мы превратились в добычу всякого, у кого есть клинок. Вряд ли в живых осталось хотя бы пятьдесят плащеносцев. И кто знает, в кого они превратились? Я побеждаю любого в поединке, Фалькио, но сражаться с десятью бойцами, вооруженными пистолями, не смогу. Старые правила больше не работают. Мы можем победить — только не думаю, что это удастся, если мы будем, как прежде, сражаться по-честному.

Я даже остановил лошадь.

— То есть ты хочешь вынести ей приговор прежде, чем она совершит преступление? Король бы никогда этого не допустил. Это бы его убило. Это уничтожит и нас.

— А как насчет Тремонди? — спросил он.

— Тремонди? А при чем тут он?

Кест вздохнул.

— Неужели ты до сих пор не понял?

— Представь себе, нет.

Кест ткнул пальцем в повозку, оставшуюся позади.

— Мы знаем, что Тремонди развлекался с женщиной, которая его убила. Кто идеально соответствует вкусам старого извращенца? Валиана. Кто получит выгоду в случае его смерти? Она. Когда мы пришли на рынок в Солате, кто нашел способ посадить нас на короткий поводок и сделать так, чтобы остальные караванщики нас возненавидели? Это она бросила тебе вызов.

— А ты заставил меня принять его.

— Да, ты ничего не упускаешь, Фалькио, кроме самого очевидного.