Она ведь раньше, по словам Родиона Игнатьевича, и в Германии, и во Франции с Бельгией пожить успела.
— Рекомендательные письма представила от тамошних семейств, — торопливо закивал Шабельский.
— А у нас ей, значит, приглянулось? — проворчал губернатор. — Или посчитала, что мы германцев с франками слабее?
«Может, и верно посчитала…» — подумал Митя, зато Шабельский немедленно затряс головой:
— Как можно! Да мы… единый отпор… даже дочка меньшая…
— Заслуги младшей барышни Шабельской неоценимы, — холодно бросил отец, всем видом своим давая понять, что не будь этих заслуг с Шабельскими бы говорили по-иному.
Родион Игнатьевич не понял — и расцвел:
— Да что она-то — девчонка! Вот сын мой, Петька, и взаправду герой! Ему бы орденок какой, ваше превосходительство, — заискивающе улыбнулся он губернатору.
— Возможно, как раз готовность губернского дворянства к любым противузаконным действиям во имя собственного кошелька сыграла свою роль, — взгляд отца стал и вовсе ледяным. — Уж мисс Джексон имела возможность приглядеться.
— То всё Лаппо-Данилевский! — прижал обе ладони к груди Шабельский. — Я ничего не знал, не догадывался даже! — он воровато стрельнул глазами в невозмутимую, как скифская «каменная баба» Даринку.
— Но меня все же не оставляет ощущение, что интересовало их смогут ли здесь дать отпор. Боюсь, мы оказались частью некой весьма большой игры, касающейся не только нашего города, а всей империи.
Митя не боялся, благодаря Карпасу он точно знал — оказались. Отцу тоже расскажет, а остальным, пожалуй, не станет. Должны же быть у нового Кровного рода свои тайны?
— А шо ж… — старшина Потапенко звучно почесал пятерней в затылке. — Это вроде как в Крымскую войну? Про осаду Севастополя все слыхали, а шо франкская эскадра разом с альвионцами у нас в губернии, в Мариупольском порту высаживались, хлебные склады жечь — кто там помнит? Мы тогда, якщо кому любопытно, на улицах дрались, а за один день их из города выкинули! Я ще зовсим молоденьким казачком був, моего Потапки молодшим. Выходит, повезло нам нынче? Глядишь, страшилы эти однорукие-одноногие поверят, шо у нас в каждом губернском городе такие Моранычи, шо враз им навить оставшиеся руки-ноги повыдергивают, да и рога поотшибают? — он весело поглядел на Митю.
«Поверят, если тот, кто готовился скупать ценные бумаги на бирже, их не просветит, — мрачно подумал Митя. — Вот ведь как — судьба всей империи зависит от какой-то жадной твари» И сейчас он вовсе не фоморов имел в виду.
— Повезет нам, если и впрямь поверят — наш-то князь в Петербург уедет, — проворчал губернатор.
Отец побарабанил пальцами по папке с бумагами и с простодушием, от которого стало как-то даже не по себе, поинтересовался:
— Зачем бы нам ехать? Здесь дел хватает, и вызывать — никто не вызывал.
— Вызовут, — ротмистр Богинский оторвался от любимого занятия — изучения ногтей. — Явление Истинного князя Мораныча Новой Крови — событие даже позначительней фоморьего нашествия.
— Это меня и беспокоит, — покивал отец. — Согласитесь, господа, будет весьма печально, если Петербург, увлеченный интригами вокруг Истинного Князя, позабудет об опасности для империи.
— Вы, Аркадий Валерьянович, на что намекать изволите? — губернатор откинулся на спинку кресла и впился взглядом в отца.
— Всего лишь предлагаю сосредоточить внимание петербургских чиновников на делах по-настоящему важных. |