Справа снова пошли горы, дорога то уходила от них далеко, то приближалась так, что
ехали, задевая стременами каменную стену.
Внезапно Чех насторожился, вскинул ладонь. Лех и Рус послушно остановились. Со стороны скал донесся шорох, стук камней. Чех прислушивался
долго, и нетерпеливый Лех хотел уже тронуть коня вперед, как стук камней стал громче, покатились мелкие камешки.
А следом показались человеческие фигуры. Отсюда трудно было рассмотреть их как следует, но видно было, что измождены, не люди, а живые
скелеты, едва обтянутые кожей. Иные голые, у других из одежды только набедренная повязка из разных шкур. Правда, в руках держали дубины из
дерева, а у некоторых на веревочных поясах болтались мечи и ножи.
Трое братьев молча и настороженно смотрели, как те спускаются, ощупывая камни, как слепые. За передними появились люди с носилками из жердей
и шкур. Судя по свисающим рукам, несли несчастного, которому было еще хуже.
Эти люди увидели чужих на конях, остановились. Потом, поколебавшись, обреченно продолжали спуск, пока не вышли на дорогу. Передние
остановились, они шатались и хватались друг за друга.
Чех сделал знак одному приблизиться. Чужие переглянулись, потом один отпихнул передних с дороги, пошел тяжело вперед, ногами загребая пыль,
не в силах оторвать их от земли.
Он был ниже Чеха почти на голову, но в плечах даже шире, грудь как сорокаведерная бочка, хотя сейчас все кости торчат наружу, едва-едва
обтянутые сухой кожей, видно издали, что этот человек огромной силы и невероятной живучести.
Грудь выпячивалась, несмотря на худобу, но ребра торчали под сухой кожей так страшно, что могли ее прорвать в любой миг. Сухожилия выступили
толстые, а мясо на ногах и руках словно истаяло под палящим солнцем и от внутреннего жара.
— Кто ты? — спросил Чех жестко. — И что это за люди?
Человек прислушался к речи великана, его пересохшие губы разомкнулись с усилием:
— Гой ты еси, могучий вождь. Мы... беглецы.
Голос был сиплый, измученный, с привкусом чужого языка. Лицо его было страшным, в клочьях серой бороды, грязные волосы падали на плечи. Когда
он поднял голову, на братьев взглянули зеленые с серым глаза, похожие на первые вешние воды, когда в них отражается блеклое солнце.
— Откуда? — потребовал Чех.
— Из каменоломен. Ломали мрамор для дворца.
Лех сказал словоохотливо:
— Я слышал, мрамор на отделку дворцов Пану привозят из северных краев. Только я думал, что это по ту сторону гор.
Человек сказал тихо:
— Это и было по ту сторону. Мы, перебив охрану, захватили их оружие. Но пришли войска, мы отступили через горы. У нас не было ни еды, ни
одежды.
— И много вас? — продолжал Чех настойчиво.
— Было пять тысяч, — ответил невольник. — Когда подняли бунт, нас оставалось меньше четырех. Когда перебили охрану, осталось две тысячи. А
когда начали отступать через горы, было не больше тысячи... Теперь нас наберется ли двести, не знаю.
Сзади слышался конский топот. Чех оглянулся на подъезжающего Бугая с его воинами. А невольники уже все спустились с гор, многие сразу
повалились в теплую дорожную пыль, другие неуклюже ставили носилки с ранеными друзьями под скалы, укрывая от жгучего солнца.
Чех сказал холодно:
— Бугай, приведи сюда людей и убей этих рабов. Они преступники.
Лех смолчал. |