Чех прав, а Рус неожиданно даже для себя вскричал негодующе:
— Чех! За что? Они ж нам ничего не сделали!
— Они нарушили законы, — сказал Чех жестко. — Они перебили стражу. Только за это надо карать смертью! А еще... Ты посмотри на них. Думаешь, в
каменоломни посылают людей просто так?
Человек, который стоял перед ними, покачивался даже от порывов ветра, но и сейчас выглядел несломленным. Он мог быть вожаком разбойников, а
его люди с их злобными лицами все могли быть сплошь убийцами, насильниками, осквернителями святынь, пожирателями детей...
Рус сказал печально:
— Да, ты прав. Но не надо обагрять кровью преступников наши благородные мечи и топоры. Мы не палачи. У них нет воды, а ночной холод убьет
сегодня же еще половину. А завтра помрут и остальные.
Чех пожал плечами и, не удостоив взглядом беглых рабов, пустил коня дальше по дороге. Лех остался поболтать с Бугаем, а Рус убито вернулся к
своим повозкам.
Так они и тянулись, вздымая пыль. Здесь, когда колеса не увязали, а стучали по твердому, волы повеселели, а измученные люди забирались в
повозки. К Русу подскакал возбужденный Буська, радостно сообщил, что неподалеку наткнулись на ключ с холодной водой. Скот напоили, бурдюки
наполнили.
Рус оглянулся на беглых рабов. Повозки тянулись мимо, а они уже почти все лежали на земле. Лишь с десяток стояли, прислонившись к каменной
стене. Они ничего не просили, только провожали запавшими глазами повозки.
Он зачем-то слез с коня, а сзади над ухом шелестнул тихий голос:
— Они все умрут.
Он вздрогнул:
— Ис, не подкрадывайся так тихо! Я когда-нибудь тебя нечаянно убью.
Ис с печалью и скорбью смотрела на измученных людей. К ней подошла Заринка, в ее глазах отвращение медленно таяло, взамен пришло удивившее
Руса сострадание. В темных глазах Ис была глубина лесного озера, которая его всегда пугала и притягивала. Заринка обняла Ис, и они стояли молча,
разные, как день и ночь... и в чем-то одинаковые.
— Они умрут, — повторила Ис.
— Я знаю, — огрызнулся он.
— Им хотя бы воды, — сказала она с упреком. Заринка прижалась к ней крепче, словно передавала часть силы.
— Это беглые рабы, — возразил он. — Убийцы, воры, преступники. Разве у вас их не казнят? Но им дали возможность жить, работая в каменоломнях.
Убили стражей, а это люди, у которых жены, дети! Прав был Чех, когда их, мол, на горло.
— Прав, — ответила она тихо. — Но есть вещи выше даже правды.
— Что? — не понял он. — Что есть выше правды? Выше справедливости?
— Доброта, — ответила она тихо. — Милосердие.
Он стиснул зубы, отвернулся, стараясь не смотреть в сторону беглых рабов. Сейчас они тоже бегут от козней всесильной Коломырды, и кому нужна
правда и справедливость?
Проехали все повозки Чеха, затем долго тянулись телеги Леха. Когда показались подводы Руса, он отъехал от Ис с Заринкой, но и спиной
чувствовал немой укор. На облучке третьей телеги сидел Корнило, старый волхв, чем-то похожий на Гойтосира, такой же седой, длинные серебряные
волосы на лбу перехвачены простым кожаным ремешком, темное лицо, нос крючком. Он остро взглянул на рассерженного Руса, чему-то усмехнулся,
натянул вожжи. Кони охотно остановились.
В длинной белой одежде он был похож на духа, вставшего из могилы, — бледное лицо, горящие глаза, но Рус знал, что на самом деле Корнило во
всем уступает Гойтосиру, тот редко позволяет ему даже помогать при жертвоприношениях. |