|
Тюремщик, стоявший с ключами в коридоре и также слышавший непонятные ему гневные крики, топанье ногами и даже, как ему показалось, швырянье в гостя какими-то вещами, тоже отошел и прижался в угол, рассуждая: "Мамзюлька, видно, просит лучших харчей, да, должно, не по артикулу, - серчает на генерала... ох-хо! куда ей, сухопарой... все щи да щи, вчера только дали молока..." Бешеные крики не прерывались. Зазвенело брошенное об пол что-то стеклянное. Дверь каземата быстро распахнулась. Из нее вышел Орлов, робко пригибаясь под несоразмерной с его ростом перекладиной. Лицо его было красно-багровое. Он на минуту замедлился в коридоре, оглядываясь и как бы собираясь с мыслями. Нащупав под мышкой треугол, граф дрожащей рукой оправил прическу и фалды кафтана, бодро и лихо выпрямился, молча вышел, сел под проливным дождем в карету и крикнул кучеру: - К генерал-прокурору! По мере удаления от крепости, Орлов более обдумывал только что происшедшее свидание. - Змея, однако, сущая змея! - шептал он, поглядывая из кареты по улицам. - Как жалила! Он сдержанно и с полным самообладанием вошел к князю Александру Алексеевичу Вяземскому. Был уже вечер; горели свечи. Орлов чувствовал некоторую дрожь в теле и потирал руки. - Прошу садиться, - сказал генерал-прокурор, - что? озябли? - Да, князь, холодновато. Вяземский приказал подать ликеру. Принесли красивый графин и корзинку с имбирными бисквитами. - Откушайте, граф... Ну, что наша самозванка? - произнес генерал-прокурор, оставляя бумаги, в которых рылся. - Дерзка до невероятия, упорствует, - ответил граф Алексей Григорьевич, наливая рюмку густой душистой влаги и поднося ее к носу, потом к губам. - Еще бы! - проговорил князь. - Дешево не хочет уступать своих мнимых титулов и прав. - Много уже с нею возятся; нужны бы иные меры, - сказал Орлов. - Какие же, батенька, меры? Она при последних днях... не придушить же ее. - А почему бы и нет? - как бы про себя произнес Орлов, опуская бисквит в новую рюмку ликера. - Жалеть таких! Генерал-прокурор из-за зеленого абажура, прикрывавшего свечи, искоса взглянул на гостя. - И ты, Алексей Григорьевич, это не шутя... посоветовал бы? - спросил он. - Для блага отечества и как истый патриот... не только посоветовал бы, очень бы одобрил! - ответил Орлов, прохаживаясь и пожевывая сладкий, таявший во рту бисквит. "Mais c'est un assassin dans l'ame! - подумал с виду суровый, обыкновенно насупленный верховный судья, с ужасом прислушиваясь к мягкому шарканью Орлова по ковру. - C'est en lui comme une mauvaise habitude!" [Но это же убийца в душе! У него это стало скверной привычкой! (фр.)] Орлов, вынув лорнет и покусывая новый ломоть имбирного бисквита, рассматривал на стене изображение Психеи с Амуром. |
