Следующим утром мы всей троицей собрались в Прохоровском трактире и, поправив здоровье, прямиком отправились в Зимний дворец. Беспрепятственно пройдя через никем не оберегаемый служебный вход, мы двинулись к своей цели по узким переходам, построенным специально для прислуги.

    Эти зашарпанные коридоры не имели ничего общего с парадными покоями. Здесь толклись слуги, нижние чины военных, и никто не обращал друг на друга внимания.

    Я оделся во всё черное, этаким кинематографическими трубочистом. Единственно, чего мне не достало для полноты образа - это цилиндра, запрещенного для ношения императорским указом.

    С любопытством я поглядывал на царскую челядь. Народ в обслуге преобладал простоватый, без следов излишнего интеллекта на лицах. Иерархические различия в служебном положении были заметны только по качеству и покрою одежды.

    Когда мы, наконец, добрались до заветных комнат и я от волнения почти перестал реагировать на окружающее, нам навстречу попался человек со странной формы черепом, светлыми, с красными прожилками, проницательными глазами на грубой лепки лице. То, что это какой-то большой начальник, я понял по поведению моих спутников. Я подыграл им и так же, как они, низко поклонился и заискивающе уставился на него.

    -  Кто и зачем? - спросил он скрипучим, лающим голосом с сильным немецким акцентом.

    -  Истопники, ваше сиятельство, - за всех ответил наш патрон. - Идем чистить дымоходы-с, а то, ваше сиятельство, дымят-с.

    -  Так лето на дворе, как же они дымят?

    -  Зимой дымили-с, - поправился старший истопник. - Готовь сани летом, а телегу зимой-с! Однако, ежели, ваше сиятельство не прикажет…

    -  Почему не прикажу! - равнодушно сказало сиятельство. - Напротив, похвально, запомню! Это рвение! Как фамилия?

    -  Иванов, ваше сиятельство! - прокричал обер-истопник, распускаясь улыбкой от начальственной ласки.

    -  Похвально, Иванов! - повторился скрипучий вельможа. - А это что за мальцы?

    -  Этот мой помощник, а длинный - трубочист.

    -  С такой статью нужно в гвардии служить, а не трубы чистить, - недовольно сказало их сиятельство и, круто повернувшись, пошло своей дорогой.

    Обер-истопник обтер вспотевшее лицо и сказал осевшим голосом:

    -  Ишь ты, пронесло! Дажеть похвалил!

    -  А кто это такой? - спросил я.

    Обер-истопник удивленно посмотрел на меня.

    -  Неужто не признал? Эка, ты, брат, темнота. Это же сам граф Пален!

    Я уважительно щелкнул языком, хотя до любимца Павла и фактически второго после царя человека в империи мне в данную минуту дела не было.

    -  Ох, уж и въедлив, - между тем сетовал обер-истопник. - До всего ему дело. А как я-то его срезал! Сани, говорю, нужно готовить летом. Он, их сиятельство, один такой, в печи заглядывает, сколько дров заложено. Востер! Один он у нас такой.

    Действительно, кроме графа Палена, ни один из встретившихся нам придворных даже не взглянул на нашу пролетарскую троицу. Не обратили внимания и офицеры-гвардейцы стоящие на часах у лестницы, ведущей на верхний, «режимный» этаж.

    Мы чинно, гуськом, не разговаривая между собой прошли мимо них к заветным покоям, и шеф робко постучал в запертые двери.