Теперь, когда я если и не успокоил ее, то хотя бы ввел в курс дела, можно было поговорить о более злободневных вещах, чем российская корона.

    -  Ты очень боишься?

    -  Очень, - сказала глазами Аля.

    -  Как ты себя чувствуешь? - Неопределенное пожатие плечами.

    -  Плохо?

    -  Нет.

    -  Тебя тошнит? - Кивок.

    -  Точно, беременна, - подумал я

    Алины глаза просияли, на щеках появился румянец.

    Маканья Никитична, отвлекшись от разговора с обер-истопником, подозрительно посмотрела на Алевтину.

    -  Что, хорош трубочист? - спросила она.

    -  Ага. Страшный, как черт, а смешно, - ответила Аля и засмеялась.

    -  Совсем девка сказилась, - старуха и сама засмеялась, глядя на мою глупую, перепачканную сажей рожу.

    Я тоже засмеялся, не понимая, что смеются надо мной. Ничто так не обезоруживает и не притупляет бдительность, как глупость оппонента. В самый разгар общего веселья вернулся с пустыми ведрами Евпатий. Пришлось вновь браться за работу.

    Я молча, не торопясь, выгребал сажу, продолжая мысленно разговаривать с женой. Я рассказал ей о том, что произошло после ее ареста, и о бесплодных попытках найти хоть какие-нибудь зацепки, чтобы вытащить ее из этой передряги.

    Однако как я ни тянул время, через полчаса печь была вычищена, и оставаться далее в «тайных покоях» нам было незачем. Мы собрали свои ведра и вернулись в караульное помещение, где офицеры опять играли в карты. Пора было уносить ноги, но я не удержался и еще раз заглянул в Алино узилище, как бы проверяя, не остался ли там наш инструмент.

    Обе женщины молча сидели у окна. Глаза старухи были тусклы и бесцветны, Алин же быстрый взгляд лучился радостью. Большего подарка от нашей встречи я получить и не мечтал.

    Однако оказалось, что это было еще не всё. Когда я выходил из комнаты, то вдруг услышал Алин голос, правда, лишенный оттенков живой речи. Он был какой-то бесцветный и бесплотный, но слова, проникшие в меня как бы через мозг, были полны такого глубокого личного содержания, что меня ударило током.

    -  Ты чё, Григорьич? - спросил Евпатий, удивленно глядя на меня. - Никак чё привиделось?

    Я не отвечая, пожал плечами.

    -  А, - догадался истопник, - чай затужил о денежках! Учти, парей есть парей.

    Про пари я, естественно, забыл.

    -  Выиграл, получишь, - успокоил я своего тайного агента. - Я тебе еще рупь прибавлю, только помолчи, у меня что-то голова разболелась.

    Я находился в полной растерянности: неужели и у меня появилась способность читать чужие мысли. Однако сколько я ни вслушивался в себя, больше ничего не услышал.

    Скорее всего, это Аля смогла настроиться на «мою волну» и выплеснула такой мощный заряд эмоций, что я смог его уловить.

    Между тем мы спустились на первый этаж и отправились в лакейское помещение приводить себя в божеский вид. Идти «ефиёпом» по Питеру я не хотел.

    Глава четырнадцатая

    Людские помещения для царских слуг не очень отличались от помещичьих. Прислуга жила скопом в общих комнатах, хотя порядка, в сравнении с теми людскими, что я видел до этого, было больше, и лица челяди казались поокруглей.

    Пока мы с истопниками отмывались от сажи холодной водой без мыла, я переосмыслял полученную информацию.