Мы с предком полюбовались, как мечутся урядники, уничтожая вещественные доказательства, а бывшие узники незаметно растворяются среди местного населения, и вернулись в усадьбу.

    Там уже всё знали. Дворец был освещен, как во время ежегодного бала, толпа слуг запрудила площади перед парадным входом и шумно бунтовала. Мы встали невдалеке и вскоре уловили настроение толпы - назревал самосуд над приспешниками павшего режима. Стражников-немцев видно не было, они, как я понял из разговоров, в ожидании штурма, заперлись в своей «общаге».

    Я высмотрел в толпе Петра, подозвал его и велел бежать в кузницу за приставом. К преступлениям управляющего охрана не имела никакого отношения, а случись здесь бунт «бессмысленный и беспощадный», в строгие нынешние времена, мало никому не покажется.

    Пока дворовые люди ограничивались только криками и угрозами в адрес этнического меньшинства, мы с Антоном Ивановичем вошли во дворец. Там, как и во дворе, стоял гам и наблюдался разброд в умах. Полуодетые лакеи и слуги митинговали в бальном зале. Единственный, кто мог унять кипящие страсти, - это хозяйка.

    Я зацепил за рукав куда-то спешащего лакея со знакомым лицом и спросил про графиню.

    -  Их сиятельство сейчас выйдут! - радостно сказал он.

    Мы с предком отошли к боковым колонам, поддерживающим хоры, чтобы не стоять на ходу.

    -  Чем тебе немец-то не угодил? - спросил Антон Иванович.

    Я кратко рассказал ему «историю вопроса».

    -  Он изверг и садист, - кончил я живописание жития иноземного барона.

    -  Кто? - переспросил поручик.

    -  Садист? Есть такой маркиз де Сад, французский писатель, я тебе после про него рассажу, - пообещал я. - Тихо, идет графиня!

    В этот момент, как по мановению волшебной палочки, шум внезапно стих, и все повернулись в сторону парадной лестницы, по которой в сопровождении одной только камеристки Наташи, медленно спускалась хозяйка.

    Я впервые увидел Зинаиду Николаевну на ногах, одетой и при сносном освещении. Она оказалась чудо как хороша. Небрежно сколотые шпильками пепельные волосы едва закрывал газовый шарф, жемчужного цвета платье наподобие греческой туники спадало мягкими, соблазнительными складками до самого пола. Фигура, которую я мог оценить только на ощупь, оказалось стройной и величавой.

    Вся дворня, как по команде, пала на колени. Во всей зале стоять остались только мы с предком.

    -  Матушка-заступница, избавь нас от лукавого, - завопил гнусавым, плачущим голосом кто-то из дворни.

    Все зашумели:

    -  Избавь!

    -  Ослобони!

    -  Будь заступницей!

    -  Успокойтесь, - негромко, но так, что было слышно всем, сказала графиня, - тиран пал, и всё будет в великолепии! Идите с Богом.

    -  Матушка, дозволь иродов наказать?! - опять прокричал гнусавый.

    -  Да, да, конечно, непременно! Накажите! - ответила Закраевская, устало, взмахнув рукой.

    -  Бей иродов! - крикнул кто-то, и все закричали и вскочили на ноги.

    -  А ну, стоять! - завопил я во весь голос, стараясь перекричать шум.