Ингрид сидела слишком далеко, чтобы Лола могла как следует врезать ей по лодыжке, поэтому пришлось просто испепелить ее взглядом. Но американку уже во весь опор несло по бескрайним прериям чувств, и обуздать ее не было никакой возможности. Лола уловила едва заметную перемену в лице монахини. Теперь мать‑настоятельница была не просто раздосадована, а категорически не согласна с Ингрид.

– Вы не верите словам моей подруги о том, что Брэд ее спас? – спросила Лола.

– Прошу прощения! – процедила оскорбленная в лучших чувствах монахиня.

– А ведь вам бы следовало уважать тех, кто не боится быть откровенным. Откровенность нынче не в цене.

– Дело в том, мадам, что я как раз высоко ценю откровенность. И мне неприятно сообщать вам о том, что ваш друг лишен этой добродетели.

– О чем вы?

– Ну, если вам так хочется знать, этот человек – вуайерист! Он воспользовался простодушием Ромена, чтобы проникнуть в наш сад, и бесстыдно подглядывал за Лу Неккер со своего насеста.

– Насеста?

– Обрезая наши каштаны, он подсматривал за девушкой.

– Вы видели это собственными глазами?

– Как сейчас вижу вас, и из этого кабинета.

Мать‑настоятельница поднялась и резким движением отдернула тяжелые шторы. Лола подошла к окну из которого открывался вид на два безупречно подстриженных каштана и мастерские художников.

Молодой человек курил, облокотившись о подоконник, смешливая девушка позировала фотографу – похоже, она успела перебрать какого‑то запрещенного законом вещества, из‑за широких окон доносился жесткий рэп. Между религиозной и художественной общиной ощущалась заметная дисгармония.

Телефонный звонок прервал размышления Лолы. Сестра Маргарита вступила с кем‑то в оживленный разговор о монастырском хозяйстве. Лола взглянула на Ингрид. Едва сдерживаясь, та в упор смотрела на монахиню. Лола шепотом попросила ее успокоиться и направилась к библиотеке, где обнаружила множество старинных трудов по ботанике. Подойдя к картине, она прочитала надпись на медной табличке: «Луи‑Гийом Жибле де Монфори, 1745–1794». Уютное кресло, камин и улыбка щеголеватого дворянина в этом просторном строгом кабинете напоминали о радостях жизни. Не удержавшись, Лола схватила книжку и улыбнулась при виде названия. Тут она услышала, что сестра Маргарита завершила разговор.

– Сударыни, я вынуждена прервать нашу беседу. Меня призывают мои обязанности.

– Мы все понимаем, матушка, и благодарим за то, что вы согласились нас принять, – ответила Лола самым нейтральным тоном, не сводя глаз с разъяренной Ингрид.

Монахиня, которая привела их сюда, ожидала за дверью. Они пошли с ней к выходу, и Лола, воспользовавшись извилистостью пути, расспросила ее о том дворянине. Выяснилось, что это был великий ботаник, ученый с душой авантюриста, благодаря которому в Европе появились многие ценные растительные виды.

– Эти строения принадлежали ему, – уточнила монахиня. – Он разместил здесь свои покои, лабораторию и даже торговлю пряностями. Сад, теплица – дело его рук. Вернее, то, что от них осталось.

– Даже сейчас это истинное чудо.

– Сад Луи‑Гийома Жибле де Монфори, когда его только разбили, был в четыре раза больше.

– А почему повсюду его портреты?

– Он предок сестры Маргариты.

– Монастырские постройки принадлежат вашей матери‑настоятельнице?

– Теперь уже нет. После смерти своих родителей сестра Маргарита передала их в дар Ордену.

– Почему же сейчас все продают?

– Не знаю, мадам. Решения принимаются в высших сферах.

Лоле не удалось узнать, имелись ли в виду небесные сферы, – слишком энергично двигалась Ингрид.