– Разве добрые монахини воют? – заинтересовалась Ингрид.

– А ты и правда прикольная. Случайно, не музыкантша?

– Нет, я массажистка. И танцовщица.

– Так я и думала! А в каком стиле?

– Стриптиз. В «Калипсо», Пигаль.

– Мы с подружкой обожаем смотреть стриптиз. Только не говори мне, что ты та самая Габриелла Тижер Пламенная!

– Yes, it's me, dear!

– Прости, в этих тряпках тебя и не узнать. Да еще без твоей рыжей гривы.

Не удержавшись, Лола возвела очи к небу. Впервые хоть кто‑то согласился с Ингрид, сочтя ее раздевания художественным танцем. Она дала девушкам пощебетать по душам, прежде чем вмешаться в разговор:

– Хотелось бы мне знать, почему Лу нашли в Монсури.

– Потому что она там часто бывала, – ответила Альберта. – Занималась тай‑чи.

– Обычно это делают в группе.

– Лу не нравились группы, конечно, кроме нашей. Она уединялась среди зелени. Рано утром.

– С открытием парка?

– До открытия.

– А как?

– Перелезала через решетку и забиралась в свой заросший кустами уголок. Чтобы никто не мешал ей заниматься китайщиной. И чтобы сочинять песни. Лучшие наши вещи осенили ее в парке на рассвете. Ты мне не веришь?

Лола только поморщилась.

– Знаю я, о чем ты думаешь! Пусть мы готы и играем рок, это еще не значит, что мы пьем, ширяемся и ведем ночную жизнь. Лу была ранней пташкой.

– Только не нервничай. Лу была ранней пташкой. Вот и отлично.

– Я и не нервничаю. Просто объясняю. Понимаешь, здесь, в общине, жизнь бурлит, порой даже через край. Всегда полно народу, шумно. К тому же сестра Маргарита не пускала нас в сад. Послушать ее, так мы дикарки, не способные ценить красоту. Надо же такое придумать. Если бы она позволила Лу заниматься тай‑чи в монастырском саду, ничего бы не стряслось. Так ведь нет, рай не для живых. Мы здесь для того, чтобы страдать. Прикинь, как она рассуждает?

– Лу участвовала в защите мастерских?

– Еще бы! Она‑то и придумала ЦИЖ.

– Центр искусств Жармона?

– А ты соображаешь, когда захочешь. Даже приятно. Сама видишь – если кто и хотел вырвать сад из лап подрядчиков, так это Лу, а вовсе не мать‑настоятельница.

Их прервали громкие крики и топот. Альберта и бровью не повела. Зигмунд насторожился. Лоле послышалось лязганье железа и пронзительные вопли. Некоторое время ничего не происходило, затем бешеная девица с цыганской шевелюрой ворвалась в студию с тонкой тростью наперевес. Лола отступила на шаг, осознав, что это шпага‑трость. Зигмунд вытянул к ней морду и подошел к Ингрид, готовый ее защитить. Воительница была такой же высокой, как американка, но на вид на ней было килограммов на двадцать побольше мускулатуры. Одета она была в редингот, словно снятый с кучера времен Луи‑Гийома Жибле де Монфори, бордовые панталоны, слишком туго ее обтягивающие, и ботфорты из пластика.

– Двоих уложила! – возвестила она победно.

Заметив бумажные платки Ингрид, она вытащила из пачки один, чтобы протереть клинок. Затем убрала его обратно в трость и бросила в угол. Рухнув на матрас, она принялась разглядывать гостий и далматинца.

– Это Кармен, – объяснила Альберта. – Наша басистка.

– Ага, и я только что уложила двоих, – повторила вновь прибывшая. – Двоих!

– Крупных? – спросила Альберта.

– Довольно крупных для грызунов. Но не слишком – для крыс.

– Rats! Please, no!– завопила Ингрид.