– Старик Скурос может поднять шум.

– Как вы сказали?

– Он достаточно влиятелен. И он тоже пострадал. Если Скурос захочет, чтобы полиция зашевелилась, то я, черт побери, уверен, что он этого добьется. Если ему что понадобится, если ему ударит в голову, он покажет им свой характер, я уверен.

– В нашем заливе еще не появлялся человек лучше и добрее, – мягко сказал Мак‑Дональд. Его суровое загорелое лицо могло при желании не выражать абсолютно никаких чувств, но сейчас он, похоже, не хотел притворяться. – Может быть, мы с ним по‑разному смотрим на вещи. Может быть, он ловкий и жестокий делец. Может быть, как пишут в газетах, его частная жизнь не является образцом для подражания. В этом я не разбираюсь. Но если вы станете искать в Торбее человека, который скажет о нем плохо, вы только ноги понапрасну собьете, мистер Петерсон.

– Вы не так меня поняли, сержант, – сказал я. – Я ведь его совсем не знаю.

– Не знаете. А мы знаем. Видите? – Он указал через боковое окно полицейского участка на деревянное здание в шведском стиле возле пирса. – Это наш сельский клуб. Городской клуб – так его у нас называют. Его построил сэр Энтони. А те шесть коттеджей на холме? Это для престарелых. И снова сэр Энтони, все до последнего пенни из его собственного кармана. Кто возит школьников на Обанские Игры? Сэр Энтони на «Шангри‑Ла». Все благодаря его доброте, а теперь он еще собирается построить здесь верфь, чтобы дать работу молодежи Торбея – им больше некуда податься с тех пор, как здесь перестали промышлять рыбу. – Да, молодец старик Скурос, – сказал я, – Похоже он возлюбил эти места. Благословенный Торбей... Надеюсь, он купит мне новый передатчик.

– Я буду настороже, мистер Петерсон. Большего я обещать не могу. Но если что‑нибудь услышу или увижу, – я дам вам знать.

Я поблагодарил его и вышел. Мне незачем было сюда приходить, но было бы подозрительно, если бы я не добавил и свою мольбу в общий хор обиженных. Счастье мое, что я не поленился это сделать.

Во время дневного сеанса связи с Лондоном слышимость была отвратительная. Не столько потому, что ночью проходимость волн лучше, чем днем, сколько из‑за того, что я не мог воспользоваться нашей телескопической антенной. Но все же слышно было достаточно хорошо, чтобы различать деловитый и оживленный голос дядюшки.

– Ну, Каролина, мы нашли наших пропавших друзей, – сказал он.

– Сколько? – спросил я. Двусмысленные высказывания дядюшки Артура не всегда столь понятны, как он полагает.

– Двадцать пять. – Это был весь бывший экипаж «Нантсвилла». – Двое довольно тяжело ранены, но они выкарабкаются. – Я вспомнил кровавые лужи в каютах механика и капитана.

– Где? – спросил я.

Он дал мне координаты. Прямо к северу от Уэхсфорда. «Нантсвилл» шел из Бристоля, он был в пути лишь несколько часов, когда это случилось.

– Тот же метод, что в предыдущих случаях, – продолжал дядюшка Артур. – Их держали в заброшенном фермерском домике два дня. Достаточно еды и питья и даже одеяла на случай холодов. На третье утро они проснулись и увидели, что охрана исчезла.

– Не было ли каких‑нибудь особенностей в методе захвата... наших друзей? – Я чуть было не назвал «Нантсвилл». Дядюшке Артуру это бы не понравилось.

– Никаких. Нельзя сказать, что они отличаются изобретательностью. Сначала внедряют своего человека на борт, потом используют тонущую рыбацкую лодку, вдруг появляется больной с аппендицитом.