|
В конце концов они превратились в людей: перед Фаустом стояли три безобразные старухи - длинноносые, с красными, лишенными ресниц глазами, одетые в грязные и рваные черные платья. Алекто была чересчур полной, Тисифона - костлявой и жилистой, а у Мегеры была очень нескладная фигура: широкие плечи и талия, плоская грудь, толстая, короткая шея, узкие бедра и сухие, как палки, лодыжки. Три неразлучные сестры завертелись вокруг Фауста в бешеной пляске. Они заглядывали ему в лицо, обдавая зловонным дыханием, визжали и кричали ему в уши, ухали, точно совы, и каркали по-вороньи, галдели, шумели, топали и хлопали в ладоши, прыгали, скакали и кривлялись, словно обезьяны. Фауст старался не обращать внимания на все их выходки; однако его терпения хватило ненадолго, и он сказал: - Подобное поведение никак не делает вам чести, дорогие дамы. Кроме того, вы зря тратите силы, поднимая такой шум. Я -человек другой эпохи, и вряд ли на меня подействуют ваши трюки, которым без малого две тысячи лет. Вы для меня - всего лишь тени далекого прошлого. Вам не удастся меня напугать. - Если даже мы и не сможем нанести тебе никакого физического ущерба, - раздался скрипучий голос Тисифоны, - то послушаем, что ты скажешь, когда мы будем день и ночь визжать и кричать тебе в уши, не давая ни минуты покоя. - Какие глупости! Смешно слушать! - Смешно или грустно, а вот посмотрим, как тебе понравится народная песня в нашем исполнении, - сказала Тисифона. - Она как нельзя лучше подходит для таких случаев, когда нужно поскорее свести человека с ума. А ну-ка, девушки, грянули! И действительно, грянули. Песня оказалась древнегреческой вариацией на тему "Йо-хохо и бутылка рому". Исполнение и впрямь было такое, что могло довести впечатлительного слушателя до сумасшедшего дома. Три старые девы истошно заголосили, выводя замысловатые рулады и безбожно фальшивя. Их пение одновременно напоминало блеянье козлиного стада, вой стаи шакалов и ослиный рев. Даже самый отвратительный кошачий концерт показался бы райской музыкой по сравнению с этой ужасной какофонией. Фауст не смог вытерпеть ее дольше минуты: дыхание у него перехватило, мысли начали путаться... Ему казалось, что голова его вот-вот расколется от всего этого шума, визга и пронзительных воплей. В конце концов он поднял вверх руки: - Милые дамы! Я прошу вас сделать небольшой перерыв. Мне нужно подумать. И воцарилась желанная тишина. Пошатываясь, словно пьяный, он побрел через весь зал, к трактирной стойке, чтобы перекинуться с хозяином парой слов. Неразлучные сестры собрались в тесный кружок и начали зловеще перешептываться, бросая на Фауста недоверчивые взгляды. Их резкие голоса раздавались прямо в мозгу Фауста, приводя ум несчастного доктора в полное расстройство, вызванное раздвоением (а точнее, расчетверением) его личности. "Ох", - думал Фауст, чувствуя, что находится на грани помешательства, - "я не помню даже, из-за чего я попал в такую неприятную ситуацию... У меня так сильно шумит в голове, что я не могу собраться с мыслями... Я должен был что-то решить... Что именно? Ах, да, Елена... Елена?.. Как я могу думать о ней, если эти ведьмы чуть не свели меня с ума своими воплями?" Фауст считал эти мысли своими собственными, но на самом деле они были внушены ему тремя фуриями, стоявшими в стороне. "Стоит ли упрямиться и держать у себя Елену", - рассуждал он, - "если у меня в голове то и дело вертятся обрывки чужих мыслей - то рецепт приготовления кровавого пудинга, то сто пятьдесят семь способов жульничества при игре в маджонг. |
