Когда же работа над детальными чертежами винтовки и револьвера подходили к концу, Константина вдруг осенила мысль: «А почему бы не предложить проект казнозарядной пушки и снаряда, начиненного пироксилином или динамитом? Или я не знаю, как устроен клиновой затвор?» И он еще несколько дней потратил на чертеж орудия, из которого можно было бы стрелять в двадцать раз быстрее, чем стреляли из пушек, заряжая их с дула чугунным ядром или картечью.

Пока Константин занимался этим делом, Евграф, кроме работ по дому, исполнял еще и волю нового хозяина. Он пытался выяснить, где в Москве стоит дом второго после Годунова государственного человека — думного дьяка Василия Щелкалова. Тот и должен был стать, как полагал Константин, связующим звеном между ним и Годуновым.

Проворный и словоохотливый Евграф, пошатавшись по Москве да поспрашивав людей, дом Щелкалова нашел. И вот, когда чертежи были готовы, Константин, загодя купив дорогой кафтан, надел его, а поверх кафтана — ферязь, крытую персидской нарядной тканью, и в куньей шапке на голове, в желтых сапогах с загнутыми вверх носами пошел в Китай-город. Там в палатах, строенных о двух этажах, с приделами, с хозяйственными постройками, как рассказывал ходивший к тем палатам Евграф, и жил дьяк Щелкалов. Человек это был, как знал Костя, образованный и умный, ловкий, хитрый и коварный. Пошел он к нему вечером, догадываясь, что весь день Щелкалов проводит в Кремле. Евграф же взялся проводить его и нес за новым барином своим свернутые в трубку чертежи.

Дом Щелкалова, как и все дома на Руси, был обнесен забором высоченным из плотно сплоченных между собою досок. Так что Константин даже удивился, как Евграф смог узнать, что за постройки стояли у дьяка за палатами из беленого известью кирпича.

Когда Костя в растерянности остановился напротив калитки, смекалистый Евграф сказал, указывая на большое железное кольцо, привинченное к доске калитки:

— Надобно стучать. Сторож придет — откроет.

Константин постучал, и ждать пришлось недолго. Вдруг бешено залаяли собаки. Унимая их зычным окриком, к воротам кто-то подходил. Скрипнули засовы, калитка отворилась, в проеме образовалась кряжистая фигура привратника с красной жестокой рожей палача и грубым голосом. Человек спросил:

— Энто кто здесь у нас стучит? Али собак спустить?!

— Братец, ты не очень-то хрипи, — как можно строже молвил Константин, — а то недолго ведь мне и пожаловаться на тебя Василию Яковлевичу. Гляди, разложат на конюшне да и всыпят тебе вожжей с полсотни за такую грубость. Али не видишь, что не побирушка к тебе стучал, не тать и не мошенник?! Поди да доложи думному дьяку, что пришел по его душу Константин Иваныч Росин с чертежами важности великой. Сии чертежи, скажи, смогут в следующем году Москву спасти.

— Сейчас схожу, — присмирел привратник, — а вы уж, барин, не извольте гневаться. Разные здесь ходят люди. Во двор вас не впускаю — собаки злые. Доложу о вас немедля.

Калитка, закрывшись, вновь сделала забор немым и неприступным. Топтались Константин и Евграф возле калитки довольно долго. Косте стало понятно, что если думный дьяк и заинтересовался тем, кто назвался неизвестным ему именем и явился неведомо откуда, то не впустит его сразу, выдержит подольше, чтобы скорым приемом не растерять достоинство второго по могуществу лица державы. А если и впустит в дом, то вначале пошлет к нему навстречу своего секретаря — подьячего, стряпчего или даже писаря. Так оно и вышло.

Только через час снова залаяли собаки, и послышались хриплые окрики привратника, велевшего собакам замолчать.